– Вот так, хорошо. Теперь пойди умойся. Там, в ванной, наполках чистые полотенца. А когда немного придешь в себя, поговорим.

Она послушно вышла из комнаты – нестерпимо захотелосьостаться одной.

Когда Марьяна через четверть часа вернулась, поправляямокрые волосы, Васька что-то говорил по-арабски в телефонную трубку со страшнойскоростью – так что Марьяна и двух слов не разобрала.

– Я позвонил маме, – сказал он, положив трубку и оглянувшисьна Марьяну. – Попросил ее прийти, посидеть с тобой, пока я прогуляюсь сдрузьями.

Марьяна вскинула брови:

– В разведку? На горячую точку? Все-таки решил?

– Это самое разумное, ты же понимаешь, – пожал плечамиВаська. – На меня никто не обратит внимания. Мы с Китмиром где хочешь пройдем.А тебе лучше там не показываться… пока. Мало ли что… Но что бы я ни узнал –ей-Богу, сразу же позвоню, сообщу, что и как.

Он выгреб из кармана горсть жетонов для автомата:

– Видишь? Обязательно позвоню!

«Странно, – подумала Марьяна. – Почему тогда понадобилосьсюда ехать? Могли бы прямо на улице начать звонить». Впрочем, на улице не былоэтого благословенного, спасительного душа…

– Давай договоримся на всякий случай, – сказал Васька. – Ты,когда телефон зазвонит, трубку сразу не бери. Я выжду два гудка, потом сноваперезвоню. Еще два. Ты опять не бери трубку. И только на третий раз…

Марьяна невольно взглянула поверх его плеча на полку надтелевизором, где в беспорядке громоздились потрепанные коробки свидеокассетами. Так… «From Russia with love», «Gold Finger», «Hard to Kill»… Понятно.Агенты 007 и разные прочие Нико. Единственный союзник Марьяны – простомальчишка, который, конечно, искренне сочувствует соотечественнице, но при этомот всей души «отрывается» в создавшейся «криминальной ситуации». Да ладно,пусть поиграет. В конце концов, чем еще она может вознаградить его за хлопоты?Не совать же фунтовые бумажки русскому князю!

– Что, шифровка для Блюхера? – все-таки не удержалась она отиронии. – Или как это там… цветок на подоконнике для профессора Плейшнера? Аговорить ты будешь нормально или тоже шифром? Может, акростихами будемизъясняться?

– Нет, акростихи устно никак не понять, – серьезно сказалВаська. – Однако мало вероятности, что мой телефон прослушивается. А вот еслибы нам пришлось переписываться, пришлось бы разработать систему цифровыхшифровок. Накалывать на определенных страницах буквы…

– Например, вспомнив твою татуировку на ладони? Нет, знаешьли, уж лучше лимонным соком писать, – устало промолвила Марьяна. – Или молоком.А потом чернильницу, слепленную из хлеба, съесть.

– Как Ленин в тюрьме, да? – хихикнул Васька. – Однако жезаболтался я чрезмерно…

«Да уж», – чуть не сказала Марьяна, однако сдержалась и лишькивнула.

– Побежал! – крикнул он, выскакивая на крыльцо. – Живойногой обернусь. Китмир! За мной! Два звонка, потом еще два…

И юнец с собакой исчезли в лабиринте глухих заборов, до тогонапоминающих окрестности виллы «Клеопатра», что Марьяне даже не по себесделалось от такого мрачного совпадения.

Она ушла с раскаленного крыльца в прохладные сумрачныекомнаты и сначала долго сидела в кресле, незряче разглядывая потускневшие отвремени, кое-где даже потрескавшиеся картины. Она не спросила, был ли Васькахоть раз в России. Вряд ли: дорогое удовольствие, а живут, по всему видно, хотьи стабильно, но не в большом достатке. Так что для него Россия воплощена в этихстаринных, щемяще-прекрасных, почти фантастических своей недоступностьюпейзажах. Для нее сейчас – тоже. Господи, чего бы она только не дала, чтобысейчас оказаться на берегу вон того озера!

Идиллический пейзаж вдруг поплыл перед глазами, и Марьянапоняла, что это слезы. Вскочила, бесцельно засновала по комнате. Опятьпринялась набирать уже наизусть затверженные номера, однако ни один по-прежнемуне отвечал. Марьяна с ненавистью посмотрела на телефон, повесила трубку, пожалев,что конструкция аппарата не позволяет грохнуть ее на рычаг. Ох, хоть бы ужпришла эта самая матушка Васькина. Как бишь ее зовут? Татьяна… а по батюшке?Нет, Татьяна – это какая-то там Васькина прабабушка. А имени своей матери он неназвал. Забыл, что ли? То есть Марьяна вообще ничего о ней не знает. И еслипридет любая женщина и скажет, что она какая-нибудь Милица Кирибитьевна илиМарь-Ванна Шеметова, Марьяне придется поверить ей на слово. А та вдруг выхватитиз кармана тряпку, пропитанную хлороформом, и…

Ну, мания преследования обострилась! Марьяна не глядясхватила с полки какую-то книжку, открыла наугад, рухнула в кресло, заставилаглаза приковаться к строчкам, с трудом разбирая дореволюционный шрифт с ерами,ятями, ижицей и фитой:

«Можно сказать, что Хеопс был похоронен в солнечных часах.Пирамида, которая считается усыпальницей этого фараона, была построена суклоном граней 51 градус и 51 минута, а все плиты имели ширину 1,356 метра.Именно на 1,356 метра ежедневно укорачивается тень от пирамиды – вплоть досвоего полного исчезновения в день весеннего равноденствия – в последний деньгода древних египтян. То есть Большая Пирамида отсчитывает год с большойточностью: до 0,24219 дня!»

Марьяна быстро перелистала книжечку. Все в таком же роде –малопонятно, зато интересно. На титуле название: «Тайна пирамиды Хеопса.Сочинение князя Василия Шеметова, Париж, 1932 год».

Ого! Не слабые книжки писал Васькин предок! Академик!

Однако читать больше не было сил. После ухода Васьки прошловсего полчаса, однако Марьяне казалось, что не меньше полудня. Солнце и впрямьскоро двинется к закату, а там мгновенно рухнет темнота. Здесь вечер – понятиеусловное.

Вокруг нее ощутимо смерклось, только из соседней комнатыпроглядывало чуть заметное свечение. Марьяна почему-то на цыпочках прокралась кдвери – и тихо ахнула, увидев огонечек лампадки под образами в вышнем углу.

Все так же, крадучись, она вошла в комнату и тихо стала наколени, прижимая к груди сочинение князя Шеметова, словно молитвенник.

Огромные, вечно печальные глаза Пресвятой Девы кроткосмотрели на Марьяну из-под низко надвинутого на лоб белого убруса, шитого не тожемчугом, не то серебром, не то белым шелком. Мальчик у нее на руках гляделзатаенно и равнодушно.

– Господи, Иисусе Христе, – робко сказала Марьяна, – матушкаПресвятая Богородица! Помилуйте всех, кого я люблю. Папочка, родненький,заступись за нас здесь, на чужбине! Пожалуйста, спаси Григория и Саньку,Виктора, Надежду, Женьку, Ларису – всех наших!