— Право же, вы преувеличиваете, — сказал Бестужевпримирительно. — Не знаю, слышали вы или нет, но у нас вот уже нескольколет даже парламент существует…

— Парламент… — поморщился Шикльгрубер. —Знаете ли, не самое лучшее изобретение. Я бывал в австрийском парламенте наместах для публики. Зрелище, признаюсь вам, удручающее. Буйная толпа яростножестикулирует, все орут друг на друга, какой-то жалкий старикашка отчаяннозвонит в колокольчик, пытается навести порядок, но ничего у него не выходит… Яхохотал на своём месте при виде всего этого. А в следующий раз палата былапрактически пуста, только несколько депутатов сидели и зевали так, что вот-вотдолжны были вывихнуть себе челюсти. У вас та же картина?

— Что скрывать, в нашем парламенте иногда бывает оченьоживленно, — сказал Бестужев. — Вы, господа, состоите в какой-нибудьпартии, я так полагаю?

— Боже упаси! — взвился Кубичек. — Мытворческие люди…

— А всякая партия — это уже несвобода, — подхватилШикльгрубер. — Последнее, что бы я сделал в жизни — вступил в какую-нибудьпартию. Я художник… то есть я им непременно буду, я твёрдо решил. А парламент…Ну что же, если он и бесполезен, Габсбурги ещё хуже… Гогенцоллерны по крайнеймере чуточку получше, они столько сделали для германского единства… А Габсбурги— призрак, хлам истории… Иногда мне хочется бежать из Австрии… Вот кстати, акак вы нас нашли? Не мог же ваш сибирский знакомый знать, где я живу сейчас?

Ну что ж, этот забавный юнец облегчил ему задачу… Бестужевнепринужденно сказал:

— Мне вас расхвалил один старый знакомый, КарлВадецкий, репортер…

— Быть такого не может, — убежденно сказалКубичек.

— Почему? — удивился Бестужев искренне.

— Потому что Карльхен ничего не делаетбесплатно, — пояснил Шикльгрубер. — И уж тем более не станетбесплатно кому-то создавать рекламу. Не знаю, каким он был у себя в Лёвенбурге,но здесь, в Вене, он доброе слово о ком-то скажет исключительно за звонкуюмонету. А у меня никогда не было денег, чтобы платить за рекламу репортерам.Так что это был не Вадецкий. Готлиб, это кто-то принял его облик и выдал себяза него…

Бестужев вежливо посмеялся за компанию с ними. Итак, это всёже оказался тот Вадецкий. Крайне честолюбивый… и весьма даже корыстолюбивыймолодой человек, мечтавший вырваться из захолустья, разбогатеть, сделатькарьеру… он, помнится, весьма даже неглуп… интересно, для данного случая этооблегчает задачу Бестужева или, наоборот, усложняет?

— Ты неправ, Ади, — сказал Кубичек. — Вдругон изменился? Озарение снизошло, словно на Савла по пути в Дамаск, духовноепросветление наступило… Ну какую выгоду он мог получить с этого странногопарня, которого к нам приводил? А ведь Карльхен оплатил ему ночлег и вроде быденег на расходы дал… Какая ему выгода от этого сумасшедшего изобретателя?

Бестужев напрягся, весь обратившись в слух. Но больше ничегоне было произнесено, и тогда он сам спросил, насколько мог небрежнее:

— Изобретателя?

— Ну да, самый настоящий малость чокнутый изобретательиз французских романов, — сказал Шикльгрубер. — Как у Куверэ, тольконаш был не пожилой и бородатый, как в «Нашествии макробов», а самую чуточкупостарше нас… Он, изволите видеть, изобрёл нечто эпохальное, то ли усовершенствованныйвечный двигатель, то ли машину, которая умеет видеть через кирпичные стены…Что-то наподобие…

— Или кинематограф, который можно носить вчемодане, — поддержал Кубичек. — Ну, в общем, что-то такое,поразительное, эпохальное и, спорить готов, совершенно бесполезное.Подробностей я не знаю, он не хотел с нами об этом говорить, смотрел волком вответ на любые расспросы, так, словно мы оба промышленные шпионы и хотим егогениальное изобретение украсть…

— И продать за миллион марок золотом, ха-ха! —рассмеялся Шикльгрубер. — Нелюдимый тип, ни на какие темы не хотелподдерживать беседы, а едва речь заходила о его собственном аппарате, Густльправду говорит, он начинал смотреть зверем, отворачивался, даже свои ящики ксебе поближе придвигал, словно мы на него должны были наброситься и отобрать…

— Хорошо ещё, через два дня приехал Вадецкий и куда-тоего увез, — сказал Кубичек. — Вместе с гениальным аппаратом. Мы с Адивздохнули с превеликим облегчением…

«Уж не прятал ли его здесь Вадецкий? — подумалБестужев. — Именно так и поступают с человеком, которого нужно скрыть —дешевенький пансионат на окраине города, приличный, но убогий… Если так, какиетогда замыслы у Вадецкого, и какую игру он ведёт? С какой стати человеку егосклада бескорыстно покровительствовать талантливому изобретателю, оказавшемусяв отчаянном положении?»

— Если я увижу Вадецкого, передавать ли от васпривет? — спросил он.

— Вряд ли стоит, — сказал Кубичек. — Мы сним, собственно, отношений практически и не поддерживали. С тех пор, как онписал о нас, но убедился, что на нас, начинающих, не заработаешь… Потому иудивились, когда он, вроде бы прекратив с нами всякие отношения, вдруг нагрянулнезваным, чтобы на пару дней приютить у нас своего протеже…

«Что же тут удивительного, господа? — подумалБестужев. — Дражайший Карл, очень похоже, искал укромное местечко, лежащеевне его обычного круга общения… если так, то он определённо сбивал кого-то соследа… Ну да, по следам Штепанека устремилось немалое количество непонятногонарода… Что же тут за игра?»

— Вот кстати, — произнёс он непринужденно. —Карл дал мне бумажку со своим адресом, но я, растяпа, ухитрился её невзначайвыбросить вместе с ненужным хламом… Вы, случайно, не помните, где он нынчеобитает?

Молодые творцы переглянулись.

— Адрес его квартиры мы и не знали, — сказалКубичек. — Он в нас разочаровался, можно сказать, моментально, как толькопонял, что на нас не заработаешь… а потому и адреса своего не оставил. Правда,я у него был в бюро… Карльхен, видите ли, исполнен нешуточных амбиций, ему непристало, как прочим, сидеть в редакции со множеством себе подобных. Онобустроил, понимаете ли, бюро. Ну бывают адвокатские бюро, детективные, разныепрочие… А у него — «Пресс-бюро Вадецкого». Для вящей солидности, так и навизитных карточках напечатано. Дабы подчеркнуть: он — не обычный репортеришкаиз прокуренного редакционного зала, где собратьев по ремеслу, словно сардинок вбанке. Поднимай выше — он владелец б-ю-р-о… Хотя на деле это бюро —всего-навсего комнатушка на первом этаже, рядом с кабачком «Рыцарь Брунсвик»,так что подвыпившие юнцы порой путают двери и вваливаются к нему… Это наАуэршпегштрассе, номер, кажется, сорок восемь… Или сорок семь… В общем, еслистоять лицом к «Рыцарю Брунсвику», вход в бюро будет слева. Одним словом, вылегко найдете.

— Только, право же, не передавайте от насприветов, — сказал Шикльгрубер. — Ни к чему. Вряд ли упоминание одвух молодых талантах, на которых пока что невозможно заработать, доставит емуособенную радость.