Та, что была слева, перестала печатать и уставилась на него.Охранник замер у него за плечом, поправляя витой шнурок за ухом. Федороглянулся на него затравленно. Он чувствовал себя ужасно.

Перламутровая трубка что-то прострекотала, секретаршакивнула и неспешным движением вернула ее на подставку.

— Ваш паспорт, пожалуйста, — сказала она Федору уже незамороженным, но и не весенним, а удивленным голосом. — Или водительские права.

Федор полез в нагрудный карман и извлек паспорт.

— Знаете, куда идти?

Он не знал.

— Пожалуйста, в лифт и на двенадцатый этаж. Там васпроводят.

Охранник у турникета смерил его равнодушным ящеричьимвзором, но турникет, к которому Федор приложил выданную ему пластиковуюкарточку, беспрепятственно пропустил его к сверкающим лифтам. Федор ужесовершенно изнемог от напряжения, и жарко ему было ужасно.

— Зачем ты притащился сюда? — первым делом недовольноспросил отец, когда сына провели в кабинет. — Я тебя не приглашал.

— У меня… дело, — запнувшись, ответил Федор. — Я хотелпоговорить.

— Какое у тебя может быть дело! — фыркнул отец презрительно.

Он стоял в фонаре огромного окна, словно вынесенного наулицу, и там, за окном, до самого горизонта простиралась окутанная морознойдымкой Москва, и красное лохматое солнце низко стояло над замерзшей рекой.

Отец оглянулся на Федора, топтавшегося в дверях, и приказал:

— Садись! Да не сюда! Вон стол для переговоров, туда исадись!

Федор решительно не знал, который из двух стол дляпереговоров, и отец нетерпеливо, подбородком, указал ему, куда именно нужносадиться.

Федор сел.

— Ну?

Отец все еще продолжал смотреть в окно, стоя в эркере, иказалось, что он летит над замерзшей Москвой, со своими длинными, зачесанныминазад волосами, в черной рубашке и лакированных ботинках.

Демон, неожиданно подумал Федор.

— Ну?! — повторил отец с нажимом. — У меня времени нет!Говори или… проваливай!

Федор рывком вытащил рюкзак, на который плюхнулся с размаху.Сидеть на нем было очень неудобно.

Он аккуратно прислонил его к стулу и поднял на отца глаза.

Я ничего не смогу сказать, подумал он с ужасом. Ничего.

Этот человек завораживал его, как удав — глупого кролика.

Отец какое-то время молча рассматривал его.

— Тебя мать, что ли, прислала? Денег опять дать?!

— Н-нет! — быстро и горячо воскликнул Федор. — Она даже незнает, что я здесь… у вас.

— Ты у меня, да, — язвительно сказал отец. — Но мне некогдас тобой валандаться! Что тебе от меня нужно?

Федор не знал, как начать. Он не знал, что говорить. Онвообще больше ничего не знал!

Ночью он продумал до десяти редакций предстоящего разговора,и некоторые казались ему вполне убедительными, но теперь выходило, что онвообще не может рта раскрыть.

Слюнтяй, тряпка, Светка права!..

Тут он вспомнил про Светку. Он и не забывал о ней, но в этусекунду он услышал, на самом деле услышал, как она горько плачет в трубку, иникто, никто на свете, кроме него, не сможет ей помочь! Они все пропадут — иСветка, и мать, — и только он один будет в этом виноват.

Вот вам и свобода!..

— Ну, как хочешь. — Отец пожал плечами, вынул руки изкарманов и знакомым движением откинул назад длинные волосы. — И больше сюда неявляйся! А то проложил дорогу, будешь теперь таскаться!

Это Федора задело. Все-таки он никогда не таскался к отцу иничего у него не просил!

— Зачем тогда вы меня приняли? — мрачно спросил он и тронулногой свой рюкзак. — Если сразу выгоняете?..

— Даже не надейся, — сказал отец весело, прошагал к двери вприемную и настежь распахнул ее, — вовсе не потому, что я мечтал с тобойповидаться! Но ты вроде как мой сын, и могло получиться неловко. У нас с тобойфамилия одна, а я вроде как тебя не принимаю! Понял, олух? И давай, давайотсюда. Ко мне сейчас должны прийти.

Все это он договаривал уже у раскрытой двери, за второймаячила еще одна секретарша сказочной красоты. Но те, внизу, были как изрекламы образцового офиса, а эта, из приемной, была словно из рекламы интимныхуслуг по телефону. У нее были пухлые губы, намазанные яркой помадой, декольте икакая-то на редкость порочная походка. Еще когда она провожала Федора вкабинет, он никак не мог оторвать глаз от ее задницы, хоть и старался изо всехсил не смотреть.

— Ну, спасибо тебе за визит вежливости, и пока!

— Подождите, — попросил Федор и поднялся в волнении. — Ясейчас все вам… расскажу.

— Да не надо мне ничего рассказывать, я занят!

Он ничем не был занят, и это было совершенно очевидно.Телефон даже и в приемной не позвонил ни разу, и порочная красавицараскладывала на компьютере пасьянс, а больше ничего не делала!

— Подождите, — повторил Федор умоляюще. — Мне… очень нужно,правда.

Отец помедлил возле открытой двери, а потом приказалкрасавице:

— Лада, дайте мне кофе и сигарету, — и закрыл дверь вприемную. — Говори, только скорее. Вот сделаешь один раз в жизни доброе дело, апотом хлебаешь за свою доброту! Я слушаю. Коротко и ясно.

— Помогите мне, — попросил Федор, ненавидя себя за жалобныйтон. — Пожалуйста.

Отец молчал. Он снова подошел к окну и стал смотреть наплывущую в морозной дымке Москву.

— Ну?! Да что ты мямлишь все время! Мать воспитала!..

Федор вытер о джинсы мокрую от пота ладонь.

— У меня случайно оказались… ценности. Меня попросили ихоценить и продать. — Он врал и был совершенно уверен, что отец моментальнодогадается, что все это вранье. — Я их… продал. А потом оказалось, что их нужновернуть. А тот человек, которому я ценности продал… ну, короче, он не хочетотдавать. А мне нужно, понимаете, очень нужно их вернуть! Это… — он хотел былосказать «вопрос жизни и смерти» и не стал, — это очень важно!

Пока он говорил, отец отвернулся от окна и теперь синтересом рассматривал Федора. С интересом и насмешкой.

— Какие ценности? — спросил он, не дав ему договорить. — Тычто, с дурьей башки кому-то чего-то втюхал, а теперь хочешь все отыгратьобратно?

— Ну да, да, в некотором роде! А тот человек… он не хочетотыгрывать, понимаете? А оказалось, что он мало заплатил, а теперь мне говорят,чтобы я вернул, а как я верну, когда он не отдает?!