— Да зачем вам фамилия, дружочек мой! Вы… принадлежностьколлекции определите по фамильному гербу владельца.

Олег еще раз со всех сторон осмотрел шкатулку, потом сновазаглянул в несгораемый шкаф и по очереди выставил на козлы и часы, и поднос, ичернильный прибор, и распятие, и кофейник. Василий Дмитриевич расчищал емуместо и поглядывал нетерпеливо.

Олег ощупал и осмотрел каждую вещицу.

— Ну хорошо, допустим, — сказал он, отвечая на немые ужимкиВасилия Дмитриевича. — Допустим. А кофейник откуда? Кофейник-то османский!

— Ну как же откуда, дорогой вы мой?! Как же откуда? Выприпомните, припомните хорошенько!

Олег подумал.

— Вы хотите сказать — Николай Никитич? Тот, что быладъютантом Потемкина во вторую турецкую кампанию?

Старик просиял и закивал.

— Да, — Олег задумчиво потер пальцами выбитую в серебрепечать Османов, — вполне возможно. Вполне возможно, что Николай Никитичбасурманский трофей привез на родину и дополнил, так сказать, семейнуюколлекцию.

— Ну? — выдохнул старик. — Ну-с? Резюме!..

— Да все понятно, — заключил Олег. — Это остатки знаменитойфамильной коллекции Демидовых.

Василий Дмитриевич счастливо засмеялся и отечески похлопалОлега по плечу.

— Предположим, шкатулка принадлежала Акинфию Никитичу, сынуНикиты Демидова, того самого, которого Петр Первый во время войны со шведамисделал поставщиком ружей, а потом пожаловал ему уральские земли. В то времяименно так работали по серебру, довольно грубо, и это видно. — Олег прищурилсяна серебро и продолжал: — Собственно, именно Акинфий Демидов и открыл алтайскиесеребряные рудники, а в тысяча семьсот двадцать шестом году получил вместе сбратьями потомственное дворянство. Его внук Павел Григорьевич активно жертвовалМосковскому университету. Громадные демидовские коллекции пожертвовал ПавелГригорьевич, громадные! Ничего не жалел для отечества и науки.

Василий Дмитриевич кивал при упоминании каждого имени.

— Частично демидовские коллекции были привезены из Франции ииз Флоренции, где жил еще один Демидов, Анатолий Николаевич, женатый, еслипамять мне не изменяет, на какой-то родственнице Наполеона. Это уждевятнадцатый век!

— Не изменяет, не изменяет, рано вам еще жаловаться напамять! А женат он был на племяннице имвератора, Матильде.

Олег помолчал и еще раз осмотрел каждый предмет. И вдругудивился:

— Слушайте, а как все это могло оказаться у какого-томолодого человека в сумке?! Ну, если только, конечно, он не знаменитый музейныйвор!

Старик пожал плечами и отвел глаза.

Было совершенно ясно, что вещи краденые. Да еще не простокраденые, а именно — из музея!

— Так, хорошо, — быстро сказал Олег. — А Серафим? Он откуда?Первые известия о его жизни были напечатаны только в середине девятнадцатоговека. А про изображения я вообще ничего не знаю, кажется, они появилисьзначительно позже… или нет? И кому могла в то время принадлежать шкатулка,непонятно; когда в нее положили икону, мы с вами сейчас не установим, может, вконце девятнадцатого века, может, в начале или даже середине двадцатого! Незная, откуда была… изъята коллекция, мы этого не установим. — Он немногоподумал. — А вы знаете что-нибудь про изображения преподобного Серафима,Василий Дмитриевич?

— К стыду своему, должен признаться, что…

— Вот и я тоже — к стыду… Значит, придется искать эксперта.А про икону этот загадочный молодой человек с сумкой вам вообще ничего неговорил?

— Нет, ни словом, ни полусловом не помянул, Олег Петрович! Ятак подозреваю, что он того… не в курсе, что шкатулка с секретом и что тамбатюшка Серафим, так сказать, нашел временное пристанище.

Олег покосился на Василия Дмитриевича.

— Пристанище? — переспросил он.

И они оба молча еще немного полюбовались коллекцией.

Акинфий Демидов, думал Олег Никонов, второй Демидов из всехизвестных в истории. Может быть, ему эту шкатулку на день рождения поднесли?Или он сам заказал для каких-то своих надобностей, для тайной переписки, кпримеру! Как странно, что он, Олег, нынче может подержать ее в руках, открытьпотайной ящичек, потрогать серебряную черненую пластину!

Как будто потрогать руками время.

Нужно было сделать над собой усилие и оторваться отсозерцания времени, и Олег его сделал.

Осторожно, одну за другой, он переставил вещицы обратно внесгораемый шкаф и прикрыл тяжеленную бронированную дверь.

Старик антиквар наблюдал за его действиями с беспокойством.До сих пор они были объединены общей страстью — к старине и к загадкам, которыетак вкусно и сладко отгадывать. Настал момент объяснений, а объясняться старикуне хотелось, и было страшно.

— Ну? — спросил Олег Петрович. — Я так понимаю, что это неконец истории, а только начало. Верно?

Василий Дмитриевич с горечью покивал и стал сосредоточеннозапирать сейфовые замки. При этом многотрудном деле он посапывал, покряхтывал,но не произносил ни слова.

Олег дал ему закончить дело, а потом крепко взял под локотьи повел вон из комнатки.

— Нет, вы не думайте, Олег Петрович, что я хочу, таксказать, оставить себе, но…

— Давайте поговорим, — душевно предложил Олег.

Тут, как нарочно, и назначенная на пять встреча всплыла впамяти, и моментально вернулась окружающая действительность. Олег почувствовал,что замерз — в сокровищнице едва тлела единственная чугунная батарея, а заокнами мороз! — и сипение рефлектора стало отчетливо слышно, и приглушенныекрики детворы, катавшейся на бульваре с ледяной горки.

— Садитесь, Василий Дмитриевич! И я присяду. — Олегустроился верхом на ненадежном венском стуле, который скрипнул под еготяжестью.

Старик вздыхал, маялся и снова налил из графинчика.

Молчание затягивалось.

— Василий Дмитриевич?

— Стыд, стыд, Олег Петрович!..

Олег подумал.

— Вы что, обещали… купить коллекцию?

Старик опрокинул коньяк, ссутулил плечи и кивнул.

— Ну, так не покупайте! Ее нельзя покупать! Она явно краденая,и даже не из частной коллекции, это же понятно. Остатки демидовских коллекций вчастных собраниях есть только за границей, а в России все по музеям! Или выхотите, чтобы вас объявили в международный розыск и в национальный заодно?!Поместили портрет в дежурной части «Их разыскивает милиция»?!

— Все гораздо хуже, Олег Петрович.

— Как?!