Федор помедлил и подошел.

— Садись, — решившись на что-то, велел отец. — Толькопобыстрее!..

Оскальзываясь и чуть не падая, Федор Башилов обежал машину,и еще какой-то, третий или пятый, человек открыл перед ним другую заднюю дверь.Он ввалился в салон как-то очень неловко, головой вперед, и машина сразу жерванула с места.

— Ну? — спросил отец где-то над ним. — И о чем ты хотел сомной говорить?

Федор сел прямее, кое-как пристроил ноги и боязливо огляделся.

В салоне было просторно и чисто, как в небольшой ухоженнойкомнате. Отец сидел свободно, раскинувшись на диване, и полы его пальтопоказались Федору мантией Волавда. Крепкий затылок водителя ничего не выражал.За тонированными стеклами летело серое весеннее московское небо.

— Твоя мать просила у меня денег, — сказал отец жестко, — ия ей дал. Больше ни на что не рассчитывайте.

— Да мы и… то есть я… я и не рассчитываю.

Кажется, отец немного смягчился.

— Как это тебя угораздило поступить в такой бабскийинститут?

— В какой? — не понял Федор.

— В бабский, — повторил отец охотно и фыркнул. —Историко-архивный! Старики учат баб копаться в пыли, всех и делов! И тебя тудаже понесло! Вот мамкино влияние-то!

— Мне… нравится история.

— Да ладно! — сказал отец и махнул рукой в перчатке. —Нравится ему! А мне, может, география нравится! И чего?

— Что? — не понял Федор.

— Самое главное в жизни — деньги, — сказал отец совершенносерьезно. — За деньги можно купить все: историю, географию, образование, баб,детей! Да все, что хочешь! Ты не умеешь зарабатывать или мамка не велит?

Федор молчал, насупившись. Он никогда не называл мать«мамкой», и крепкий затылок водителя очень его смущал. Как-то не так ониговорили с отцом и не о том!..

Это уже потом, осмыслив, он понял, что они говорили всеправильно и только об этом — о деньгах! — и имело смысл говорить, и что отецправ, тысячу, миллион раз прав!

Все в жизни упирается только в деньги, и точка. Всепостроено и замешено только на них.

— Да, — сказал отец, помолчав. — Не моя порода.

— Я не собака, — пробормотал уязвленный Федор, — и нет уменя породы.

— Да какая из тебя собака! — согласился отец. — Вот у менясобака, породы зенненхунд, слыхал? Вот это собака так собака, пять тысячзеленых на выставке за нее отвалил! А ты? За тебя и пяти баксов никто не даст!

И тут он рассмеялся.

Федор смотрел на него во все глаза. У отца были молодыебелые зубы и гладкая загорелая кожа на лице, и вообще он казался совсем молодымчеловеком. Разве он мог быть женат на его матери, которая всегда выглядела какстаруха, и одевалась как старуха, и вела себя как старуха?! Конечно, нет! Этокакая-то ошибка.

— Что смотришь? — спросил отец, перестав смеяться. —Осуждаешь, что ли? Зря. Оправдываться перед тобой я не буду и объяснять тебеничего не стану. Да ты и сам, лоб здоровый, все понимаешь!

—Что… понимаю?

— Как живет твоя мать, а как я!.. Две большие разницы. Я такжить никогда не хотел, так что все справедливо. Каждый получает по заслугам.

Федор хотел было возразить, что мать ничего этого незаслужила — ни отчаяния, ни одиночества, ни скучной однообразной работы загроши, — но промолчал. Отцу вряд ли пришлись бы по вкусу его возражения, аФедору неудержимо хотелось нравиться ему.

Наверное, это было подло, но за мать он не заступился.

Мать была несчастной и слабой, а он вдруг почувствовал, каквыгодно быть на стороне сильного!..

— Впрочем, она всегда знала, что связывает мне руки, ивсе-таки держала на коротком поводке! А я не могу быть на поводке! Не могу и нехочу! И оправдываться не хочу!

Федору тогда не пришло в голову, что отец именнооправдывается, он лишь удивился, что мать «держала его на поводке»! Мать,которую даже кот Василий не ставил ни в грош и решительно не желал ееслушаться!..

— Так что я тебе ничем не могу помочь, — заключил отецнеожиданно. — Денег не дам, не проси.

— Да я и не прошу, — пробормотал Федор.

— Делать ты ничего не умеешь. Машину водишь?

Федор сказал, что нет, не водит.

— Ну, вот видишь! Даже водилой тебя никто не возьмет! Валяй,учись своей истории! Научишься, поступишь в музей, будешь там пыль глотать, какмать, всю жизнь за три копейки!

— А вы… то есть у вас… какая работа?

— У меня бизнес, а не работа, — сказал отец и потянулся насиденье, запрокинув черноволосую голову. — А это тоже две большие разницы.

— Какой бизнес?

— Мебельный, — ответил отец легко. — Салоны видел «Элитнаямебель для элиты»?

Федор мебелью не особенно интересовался, но на всякий случайсказал, что видел.

— Вот то-то. Все мои! Ну, фабрики, заводики тоже. В Дмитровесейчас фабрику перекупаю, надоело в командировки мотаться. Хотя под Москвойпроизводство недешевое, да что теперь делать!..

— А что делать? — наивно спросил Федор, и отец засмеялся,вновь показал крепкие молодые зубы.

— Расширяться надо, говорю, олух ты царя небесного! Большойбизнес, большие планы! Я так думаю, что народ в столицу как валом валил, таквалить и будет, следовательно, будет покупать квартиры и мебель, мебель иквартиры! А у меня уж все готово!

Он перестал улыбаться, посмотрел на часы, а потом в окно.

— Ну, где тебя высадить?

Федор такого поворота не ожидал. Они даже ни о чем непоговорили — только про какую-то мебель, на которую Федору было решительнонаплевать! Он хотел спросить отца, почему тот ушел, почему ни разу не позвонили перестал приходить к нему, к Федору! Ну, мать ладно, допустим, мать онразлюбил, а его, сына, тоже, что ли, разлюбил? Или просто никогда не любил? Илион не угодил ему чем-то?..

— Сейчас к метро подъедем. Костя, притормози там.

— Хорошо, Алексей Дмитриевич.

— А это… охрана? На той машине?

Отец весело и победительно взглянул на сына:

— Охрана, браток. Нынче по Москве без охраны мне никак неполагается! А ты чего думал, я музейный работник, вроде матери твоей?!

Машина стала медленно забирать вправо, и Федор понял, чтоаудиенция окончена, а отец вдруг сказал, доставая из нагрудного карманавизитную карточку:

— Звони, если захочешь! Денег не дам, а так, если советаспросить, можешь набрать. Я тебя по-отечески, так и быть, проконсультируюбесплатно!