А слуга в сопровождении безмолвного пса продолжил свой путь,и чем дальше он уходил от беззаботных парижанок, тем печальнее становились егомысли. Он думал о том, как скверно быть стариком, на которого никто не обращаетвнимания, а если и обращает, то лишь для того, чтобы сразу же его забыть.Впрочем, так как он питал некоторую склонность к философии, то сразу же утешилсебя, что быть старым и больным хуже, чем просто старым, а еще хуже – старым,больным и нищим. Собака трусила возле него, и ее длинные уши мотались изстороны в сторону. Старик поглядел на нее и подумал, что человеку приходитсянелегко, а собаке, должно быть, совсем невмоготу, хотя этой еще повезло:недаром же ее хозяин – знаменитый ученый Мезондьё, который души в ней не чает.Правда, ученый скуповат, и ему, Антуану Валле, назначил гораздо меньше того,что полагается приличному слуге, но Антуан на него не в обиде. В конце концов,в его возрасте уже можно довольствоваться малым, да и хорошее место отыскать нетак-то легко.

Пес вопросительно смотрел на своего спутника, слегка виляяхвостом. Антуан очнулся от размышлений и увидел, что они находятся уже уограды, отделявшей сад дома номер семь от территории парка. Пора быловозвращаться. Дом принадлежал какой-то богатой русской, которая жила здесь наездами,– не то княгине, не то княжне, если верить болтушке Николетт. Верный своейфилософии, Антуан подумал, что хорошо быть богатым русским, особенно если ты неслишком стар. Впрочем, княгиня и в самом деле была молода – слуга пару развидел ее издали. Он со вздохом поглядел на закрытые окна и повернулся, чтобыуйти, но тут откуда-то из глубины дома донесся мягкий фортепианный аккорд, ислуга замер на месте. Ему показалось, что он знает эту мелодию, но никак не могвспомнить, кто ее автор.

В следующее мгновение окно во втором этаже распахнулось, изнего вылетел какой-то предмет и упал к ногам Антуана, стоявшего за оградой.Фортепиано умолкло, заглушенное взрывом беспечного смеха, а окно закрылось также быстро, как и отворилось.

Антуан в изумлении покосился на собаку, словно только онамогла втолковать ему, что происходит, но, разумеется, никакого объяснения неполучил. По привычке вздохнув, слуга наклонился и подобрал неведомый предмет,оказавшийся мешочком из довольно плотной ткани. Запустив руку внутрь, Антуанвытащил из него несколько колец с крупными камнями и ожерелье, сверкающееяркими рубинами.

Тут философия начисто отказала Антуану, зато включилсяздравый смысл. И здравый смысл весьма кстати шепнул ему, что ожерелья небросают куда попало, что ожерелья с настоящими рубинами вообще не бросают,особенно из окон, даже самые эксцентричные и самые что ни на есть богатыерусские и что, если вдуматься, все происходящее выглядит довольно-такиподозрительно.

Неизвестно, какие именно выводы сделал Антуан, затодоподлинно известно, что пять минут спустя полицейский Рейно видел, какнеповоротливый обычно старик непривычно быстрым шагом возвращается домой, держаодну руку в кармане сюртука. Возле слуги бежал, пыхтя от напряжения, верныйпес.

2

Дзззззыыынь!

Давно известно, что неожиданный звонок в дверь производитсовершенно разное действие на людей, у которых совесть нечиста, и на тех,которым нечего скрывать. Если первые бледнеют, краснеют и стремятся делать вид,что их нет дома, то вторые пожимают плечами, разводят руками и спрашивают усвоей половины (двадцать лет совместной жизни, полгода любви, девятнадцать споловиной взаимного безразличия, трое детей, один от соседа напротив – несчитая того, что от дочери консьержки, но об этом жене знать не обязательно,так же как и мужу о соседе).

– Мари! Это случаем не твоя маман? А то я вспомнил, что ужедавно не уезжал за город проветриться.

– Обойдешься! – с типично парижским шикарным презрениемотвечает супруга. – Наверняка этот твой папа, который уже спустил все своиденьги в карты и теперь хочет спустить наши! Ты как хочешь, а я считаю, что емуу нас делать нечего! Если хочет отобедать, пусть идет в ресторан!

– Ну, нехорошо как-то, – сомневается супруг, – и потом, онже мой отец, что скажут соседи?

Жене отлично известно, что соседи – к примеру, соседнапротив – ничего не скажут, а если и скажут, никакого значения это иметь небудет. Но страх перед общественным мнением делает свое дело, и она поджимаетгубы, меж тем как муж велит служанке – неповоротливой, как все служанки, –открыть дверь.

За дверью и в самом деле обнаруживается шестидесятилетнийпап*!*а*!*, сияющий, как фальшивая монета, с белым цветком в петлице. Папаобнимает сына, пропускает мимо ушей слова невестки о том, что у них ну прямосовсем нечего есть и Аннетта до сих пор не ходила за провизией, и сообщает, чтоон женится на вдове генерала такого-то, имеющей годовую ренту в десять тысячполновесных золотых франков.

Сын бледнеет, невестка краснеет, а счастливый женихдобавляет, что не смеет больше их беспокоить, и вообще, они с женой сразу жепосле венчания укатят в Монте-Карло, где будут вдвоем в счастье и согласиипросаживать состояние покойного генерала. Но сына с супругой они будут рады усебя видеть, при условии, что те не будут занимать деньги и вообще являться свизитами слишком часто.

…Ах, отчего у Антуана нет супруги и трех законных детей,пусть даже один из них от соседа напротив? Тогда бы он не вздрагивал, заслышавпроклятый звонок, и не съеживался, делая вид, что его нет дома, в то время какего сердце стучит так громко, что его наверняка слышно на том конце улицыРиволи!

– Полиция! – донесся с той стороны двери начальственныйголос. – Немедленно отворите!

И он пошел, шаркая ногами и горбясь, и отворил дверь.

За нею обнаружился складный светловолосый господин спроницательными глазами, какие и подобает иметь настоящему полицейскому приисполнении служебных обязанностей. Увидев эти серые неприятные глаза, Антуансъежился еще больше.

– Это дом Фредерика Мезондьё? – осведомился молодой полицейский,прямо-таки сжигая слугу взором.

Еле слышным голосом Антуан подтвердил, что это именно так.

– Ваше имя и звание? – безжалостным казенным тоном продолжалполицейский. Как-то незаметно он просочился в дом и теперь наступал на Антуана,который пятился от него к двери гостиной.

– Антуан Валле, – пробормотал старик, угасая. – Я… я слуга.Господин Мезондьё сейчас в Египте на раскопках. Он… он ученый.

Господин полицейский соблаговолил слегка притушить свойсмертоносный взор.

– Мне известно, кто такой господин Мезон-дьё, – сухопромолвил он. – И разумеется, я в курсе его заслуг перед Францией.

Судя по его интонации, если бы не эти неоспоримые заслуги,господин Мезондьё заслуживал по меньшей мере немедленной казни череззамуровывание заживо в египетский саркофаг. Однако Антуан сделал попыткуулыбнуться.