– Какой же вы непонятливый! – нахмурилась старая перечница.– Говорю же, я провела свое независимое детективное расследование и выяснила,что моего мужа Эдуарда Шалинского убили. У меня и фото убийцы есть. –Вишняковская извлекла из лаковой сумочки лист бумаги и сунула его под носследователю. – Свидетель видел, как этот человек 22 апреля проник на крышудома, расположенного по адресу… – Нина Прокопьевна назвала адрес и промокнуласухие глаза платочком. – Так вот, у меня есть все основания подозревать, чтоименно он сбросил кирпич на голову моего мужа Эдуарда Шалинского, в результатечего он впоследствии скончался.

– Погодите! Какой адрес, вы говорите? Какого числа это было?– подался вперед Потемкин и вытаращился на фотографию.

Нина Прокопьевна терпеливо повторила информацию иошеломленно уставилась на следователя, который вдруг вскочил на ноги и, какполоумный, роняя стулья, забегал по кабинету. Периодически сотрудникправопорядка совершал неадекватные движения: пританцовывал, виляя бедрами, каккокотка, и боксировал воздух. Наконец «психический» угомонился, уселся за столи нежно посмотрел на Нину Прокопьевну.

– Спасибо за службу, гражданка Вишняковская. Вы даже непредставляете, какую важную информацию нам предоставили.

Нина Прокопьевна вышла из прокуратуры слегка озадаченная ирасстроенная. Дело об убийстве Шалинского следователь возбуждать не стал, лишьклятвенно заверил, что обязательно во всем разберется, записал ее координаты и,рявкнув в трубку: «Группа на выезд!», выпроводил Вишняковскую за дверь.

Звонка ждали несколько дней, но так и не дождались. Решенобыло вновь собраться на квартире Заречной и обсудить сложившуюся ситуацию. НинаПрокопьевна приехала позже всех. Ангелина встретила ее растрепанной ивзволнованной. Мадлен тоже выглядела не лучшим образом, выражение ее лицапоходило на посмертную маску.

– Что случилось? – испугалась Вишняковская, рухнув на софу.

Заречная молча протянула ей газету.

– «Заказное убийство главы управы раскрыто». «Найденынеопровержимые улики». «Киллер, за которым прокуратура охотилась несколько лет,схвачен». «Одним из свидетелей по делу выступает господин Шалинский, которыйпострадал в результате проникновения преступника на крышу и находится внастоящий момент в больнице с серьезной травмой головы», – прочитала она ирастерянно уставилась на писательницу.

В этот момент зазвонил телефон, Ангелина взяла трубку.

– Дмитрий Евгеньевич просит нас приехать в контору, – милоулыбнулась Заречная, блеснув глазами.

Мадлен и Нина Прокопьевна тоже улыбнулись и поднялись.

Туманова били долго, с азартом и наслаждением: никого неинтересовало оправдание адвоката, что он человек подневольный и лишь выполнялпоручение Шалинского, который, подозревая своих жен в покушении на его жизнь,решил их проверить на причастность к преступлению и разработал коварный план.Гнев разъяренных бывших вдов стих лишь после того, как адвокат признался, чтоШалинский, убедившись в их непорочности, составил и заверил у нотариуса другоезавещание, в котором отписал женам все свое имущество, поделив деньги на троихв равных долях. Дамы притихли, переглянулись и вышли за дверь, оставив избитоетело адвоката Туманова на полу в кабинете.

Год спустя…

Горячее солнце Атлантики, застыв в небе, плавило океан ибелоснежный песок. Но здесь, под пальмами, было прохладно. Ангелина сделаланесколько глотков ледяного коктейля, украшенного взбитыми сливками и фруктами,отставила стаканчик на столик рядом с шезлонгом и повернулась к Мадлен.

– Ну, что интересного в русских газетах пишут? – спросилаона.

– Суд закончился. Убийцу Шалинского осудили, – ленивоответила девушка. – Правда, бедняжка так и не признал свою вину. Но затосознался в других преступлениях, удушении трех своих жен. Нет, он определенномне нравится! Такой красавчик – блондин с голубыми глазами.

– Слава богу, никаких конфузов с уликами больше не вышло, –вздохнула Нина Прокопьевна, зачерпнула ложечкой из хрустальной розетки чернуюикру и отправила в рот.

– Да уж, – хихикнула Мадлен, – никогда не забуду суд надкиллером, который застрелил главу управы района и случайно сбил с крыши кирпич.Я чуть не скончалась, когда следователь заявил, что никак не может понять,каким образом убийца ухитрился сломать на крыше дома четыре ногтя на ногах.

1

Ах, как хороша, как нежна, как упоительна весна – но вдвойнехороша она в прекрасном городе Париже. Вдоль бульваров каштаны распустилизеленые гривы, воздух пронизан золотом, и даже лошади, уносящие в сказочныедали какой-нибудь ладный, словно игрушечный экипаж, цокают копытами по-особомузвонко. Всюду праздник – в беззаботном смехе детей, играющих в догонялки, вглазах кошек, которые щурятся на солнце, лежа на подоконниках, в оживленныхлицах хорошеньких женщин. Даже угрюмый Рейно, в чьи обязанности входитподдерживать порядок на улице Риволи, где расположены очень богатые особняки, итот преподнес мадемуазель Николетт, горничной из дома номер семь, букетиксобственноручно сорванных цветов. И плутовка приняла подарок, даром чтопредметом ее мечтаний был вовсе не этот усатый брюнет с унылой физиономиейязвенника, а слесарь Монливе, блондин и весельчак, который не так давно чинил вособняке замок. Но, в конце концов, мало ли что – вдруг слесарь, к примеру,окажется женатым, тогда и унылый полицейский на что-нибудь сгодится. Николеттбыла так создана, что не строила далеко идущих планов.

Только один человек в этот день оставался совершенноравнодушным к чарам весны и, похоже, даже не радовался ее приходу. Это былстарый, седой слуга из малоприметного дома, затесавшегося среди дворцов аристократови банкирских содержанок. Каждое утро Рейно видел, как слуга выходит на прогулкув сопровождении дряхлой собаки неопределенной породы с длиннющим пятнистымтуловищем, смахивающим на колбасу. Лапы у собаки были короткие, как у таксы, вглазах застыла вселенская грусть, а уши свисали до самой земли. По словамНиколетт, чем собака уродливей, тем она породистей, и это чудо природы,вероятно, считалось в собачьем царстве чем-то вроде принца крови; хотя Рейнодля виду согласился с горничной, он все же не мог избавиться от ощущения, чтоэта колбаса на кривеньких ножках – не собака, а недоразумение. Вообще, по егомнению, и пес, и слуга были вполне под стать друг другу – оба старые,медлительные, неповоротливые и молчаливые. Вот и сейчас они неторопливо прошлимимо и, как обычно, углубились в парк, примыкавший вплотную к дому номер семь.

Парк был полон трепещущих солнечных лучей, детского смеха иженского говора. Одна или две старушки, сидя на скамейках, что-то с увлечениемвязали, прочие женщины делали вид, что присматривают за детьми, но на делеобменивались последними сплетнями – какое платье сшила Берта на помолвку, когдавыходит замуж Люсиль и как едва не разорился какой-то Франсуа, но все-таки неразорился, потому что успел получить наследство от тетки Сюзетты. Проходя мимотой, что с увлечением обсуждала с соседкой неведомого Франсуа, слуга вздохнултак громко, что собака с удивлением оглянулась на него. Женщины проводилистарика сочувственным взглядом и вновь углубились в беседу об общих знакомых.