у пятерочников экзаменов не бывает — только переэкзаменовки. У двоечников! — издевался Козлов.

Баранов отчаянно моргал глазами, обведенными широкими синими контурами, словно соображая на ходу, как выкрутиться. Вдруг он замер на месте, и лицо его осветилось широкой улыбкой.

— Понимаешь, Козлов, дело в том, что весной мои ответы на экзамене учителям очень понравились, и они попросили меня прийти и осенью, чтобы получить от них удовольствие еще раз!

Публика весело смеялась, а дети просто надрывались от смеха.

Козлов задумался, а Баранов перешел в наступление:

— А сам-то ты что здесь делаешь?

— Я? На работу иду, — с гордостью ответил Козлов.

— На работу? И кем же ты работаешь?

— Директором парикмахерской! — гордо ответил Козлов и достал из кармана огромные ножницы и гребешок.

Лицо Баранова посерьезнело.

— И давно ты директорствуешь?

— Сегодня первый день. Только закончил курсы парикмахеров! — ответил Козлов, щелкая ножницами.

— И сколько у тебя мастеров работает? — не унимался Баранов.

— Пока только я один. Хочешь, тебя в помощники возьму? Будешь заместителем директора парикмахерской! — многозначительно ответил Козлов. — Как?! Звучит, а?

— Так я же ничего не умею, — растерянно ответил Баранов.

— А что там уметь — стриги да брей, стриги да брей, больше ничего! А что непонятно будет, я тебе объясню.

— Ну, если так, то я согласен. Попробую. Говори, Козлов, что мне делать.

— Давай сначала вывеску повесим. Вот. На, вешай!

Козлов порылся в тележке и достал вывеску, свернутую в рулон. Сверху на тонком тросе спустился крюк, и Баранов повесил на него рулон. Трос поднялся вверх, рулон развернулся, и все увидели надпись: «Стрижка-бришка волосей». Последовал новый взрыв детского смеха. Баранов прочитал и повертел пальцем у виска.

— Что ты там написал? Это неправильно! Стрижка-бришка волосей! Ха-ха-ха-ха! — ни одного правильного слова! — возмутился Баранов.

— А как правильно? — недоуменно спросил Козлов.

Баранов поднял руку, плакат с надписью опустился. Баранов тут же заменил его и громко прочитал:

— Стритье-бритье волосов!

Снова зазвенел детский смех. Никита был в восторге, Иринка и Лиза тоже смеялись от души.

— Тоже мне еще грамотей! — с возмущением сказал Козлов. — Меня исправлять берется, а сам пишет еще хуже! Все здесь неправильно! Нужно писать «стритье и бришка волосьев»!

По рядам прокатилась новая волна детского смеха.

— Ты меня совсем запутал, Козлов! Давай лучше напишем просто «стрижем и бреем».

— Идет. Молодец, Баранов. Только надо подписать наши фамилии.

— Это еще зачем?

— А чтобы нас не перепутали с другими мастерами, не-ква-ли-фи-ци-ро-ван-ными, — назидательно сказал Козлов.

И вверх взлетела новая вывеска:

«СТРИЖЕМ И БРЕЕМ

Козлов и Баранов»

Тут же на арену вышел третий клоун в цилиндре пушкинских времен, отливающем шелковым блеском, и подвел к ним барана — стригите, мол.

— Мы животных не стрижем, — сказал ему Козлов.

— Да? — удивился клоун в цилиндре. — А почему же вы написали вывеску, что стрижете и даже бреете козлов и баранов?

— Козлов и Баранов — это наши фамилии, дурья твоя голова, понял? — просветил его Козлов, постучав себя по лбу.

— Тогда вывеску надо как-то иначе написать, — сказал тот, что в цилиндре. — А то получается: «стрижем и бреем козлов и баранов».

Дети засмеялись опять.

— Ну, как же тогда нужно написать, чтобы всем было ясно, что Козлов и Баранов — это наши фамилии? Может быть, ребята подскажут? Как, ребята, а? Подскажите кто-нибудь, пожалуйста! — обратился Козлов к публике.

Дети закричали вразнобой:

— Поставить запятую после слова «бреем»!

— Лучше точку! Точку поставить!

— Фамилии с заглавных букв написать!

— Правильно, Козлов, поставь точку! И фамилии наши напиши маленькими буквами, но чтобы с больших начинались!

Под купол взметнулся плакат с надписью:

«СТРИЖЕМ И БРЕЕМ.

Козлов и Баранов.»

Раздались аплодисменты, а ведущий программу вышел на середину арены и торжественно объявил:

— Ан-тракт!

Мы вышли на улицу немного подышать свежим воздухом. Дети были в восторге и комментировали последнюю клоунаду на все лады, перебивая друг друга. Мы купили им по пирожному и по маленькой бутылочке ситро.

— Видишь, Гена, а ты говорил, что тебе жаль времени, чтобы ходить в цирк. Да разве можно лишать детей такого удовольствия? — сказала Шорина.

— Для них это, конечно же, удовольствие. Но для меня это пустая трата времени. И не более того.

— Но живем-то мы ради детей, — вмешалась Краус.

— Да и нам общаться надо не только по работе, — добавила Сойкина.

Звонок прервал нашу дискуссию, и мы вернулись в душное помещение.

Второе отделение началось с выступления труппы известного иллюзиониста Эмиля Кио. Дети удивленно перешептывались, когда по мановению волшебной палочки ассистентка, которую заперли в одной будке, вышла из другой, на противоположной стороне арены. Их восхищению не было границ при виде того, как маленькая гимнастка чудесным образом пролазила сквозь застекленную рамку, как в совсем небольшой сундук залезло несколько человек, а потом этот сундук оказался пустым. Публика восхищенно аплодировала, когда Кио брал в руки электрическую лампочку, и она вспыхивала ярким светом, хотя в руках у него не было никаких проводов.

Один из ассистентов Эмиля Кио принес небольшую деревянную тумбочку, накрытую салфеткой. Кио положил на нее руку, тем самым демонстрируя, что она совершенно холодная. Затем пригласил из публики хорошенькую девушку, попросил проверить, холодная или горячая поверхность тумбочки. Розовой ладошкой девушка пощупала поверхность и сказала, что она никак не горячая. Тогда Кио поставил сковородку на тумбочку, взял протянутое ассистентом куриное яйцо, разбил его, выплеснул на сковородку и изжарил яичницу. Зрители искренне удивлялись. Так, наверное, в девятнадцатом веке удивлялись папуасы, когда Миклухо-Маклай зажигал в чашке спирт.

Потом Кио взял толстый белый пеньковый канат, точь-в-точь как корабельный швартов, завязал его сложным морским узлом, подозвал ассистента и тот перерезал канат в указанном месте. Затем ассистент накинул на руки Кио салфетку. Когда Кио ее убрал, канат оказался целым и невредимым.

Другой такой же канат Кио небрежно швырнул на пол, и он распростерся, извиваясь, словно большая белая змея. Подхватив канат, Кио скрутил его в бухту, опустил в ящик через отверстие в крышке и тут же медленно начал тащить его конец вертикально вверх. Но канат не падал, а оставался прямым и жестким, как деревянный шест. Когда конец каната поднялся над полом метра на три, Кио отошел в сторону, а стройненькая гимнасточка вскарабкалась по нему, застыла наверху в эффектной позе, красиво соскочила на пол и с поклоном удалилась под звуки оркестра, после чего канат вновь стал мягким и шлепнулся на пол. Зрители зааплодировали, а Иринка недоуменно спросила, как это можно сделать.

— В него, наверное, из-под пола кто-то палку вставлял, — предположил Никита.

Затем на арену вынесли стол, на который поставили настольную лампу