Шаллан снова села, отложила альбом и карандаш. «Я могу хотя бы попробовать, — подумала она. — Может, мне и не нужно продолжать поиски ответов в Паланеуме». Ей достаточно время от времени вставать и оглядываться по сторонам, чтобы никто не подошел, случайно или намеренно.

Она вытащила запретное устройство. Оно тяжело легло в ладонь. Солидная штука. Глубоко вздохнув, Шаллан обернула цепи вокруг пальцев и запястья, ощутила самосветы на тыльной стороне ладони. Металл был холодным, цепи висели свободно. Она повертела кистью, чтобы фабриаль лег как следует.

Шаллан ожидала ощущения мощи. Может, мурашек по коже или внезапного прилива силы и могущества. Но ничего не произо­шло.

Она постучала по трем самосветам — ее дымчатый кварц был в третьем гнезде. Некоторые фабриали, вроде даль-перьев, включались после прикосновения к камням. Но она ведь ни разу не видела, чтобы Ясна так делала. Принцесса просто закрывала глаза и, прикасаясь к чему-то, духозаклинала его. Дым, хрусталь и пламя удавались этому духозаклинателю лучше всего. Она лишь один раз видела, чтобы Ясна сотворила что-то еще.

Шаллан нерешительно подняла отломившийся кусочек сланцекорника, что лежал у ствола одного из растений. Держа его на ладони свободной руки, закрыла глаза.

«Стань дымом!»

Ничего не произошло.

«Стань хрусталем!»

Она приоткрыла глаз. Никаких изменений.

«Пламя. Гори! Ты пламя! Ты...»

Шаллан замерла, осознав свою глупость. Загадочный ожог на руке? Ну разумеется, он не вызовет никаких подозрений. Сосре­доточилась вновь на хрустале. Закрыла глаза, вообразила себе кусок кварца. Попыталась силой воли заставить сланцекорник изме­ниться.

Ничего не произошло, и она просто сосредоточилась, представляя себе, как сланцекорник преобразуется. Через несколько минут, после очередной неудачи, девушка попыталась изменить кошель, скамью и собственный волос. Безуспешно.

Шаллан встала, чтобы проверить, нет ли посторонних, потом снова села, расстроенная. Нан Балат пытался расспросить Луеша, как работает устройство, но тот сказал, что проще показать, чем объяснить. Он обещал, что ответит на все вопросы, если Шаллан и впрямь сумеет украсть фабриаль Ясны.

Теперь Луеш мертв. Неужели она обречена доставить духозакли­натель семье, просто чтобы тотчас же отдать его опасным людям, так и не использовав для обретения богатства, столь необходимого для безопасности Дома? И все потому, что они не знают, как эта штука действует?

Другие фабриали, с которыми ей приходилось иметь дело, были просты в использовании, но их создавали современные мастера. Духозаклинатели же происходили из глубокой древности. Нынешние способы использования к ним были неприменимы. Она уставилась на светящиеся камни, повисшие на тыльной стороне ладони. Как же узнать, как работать с инструментом, которому тысяча лет и который нельзя трогать никому, кроме ревнителей?

Она сунула духозаклинатель обратно в потайной кошель. Похоже, придется возобновить поиски в Паланеуме. Или расспросить Кабзала. Но сможет ли она устроить такое, не вызвав подозрений? Она вытащила его хлеб и варенье и принялась рассеянно размышлять за едой. Если Кабзал ничего не знает и ей не удастся найти ответы до отъезда из Харбранта, что остается? Если она отнесет артефакт веденскому королю или, может, ревнителям, сумеют ли они защитить ее семью в обмен на такой подарок? Ведь в конце концов, нельзя винить ее в краже у еретички, и, пока Ясна не узнает, у кого духозаклинатель, им ничего не грозит.

Почему-то от этого ей стало еще хуже. Украсть духозаклинатель ради спасения семьи — одно, но отдать его тем самым ревнителям, которых Ясна презирает? Это выглядело куда более серьезным предательством.

Вот и очередное сложное решение. «Ну ладно, — подумала она, — хорошо, что Ясна с такой решительностью взялась за мою подготовку именно к подобным ситуациям. Когда все закончится, я буду настоящим мастером своего дела...»

«Смерть на губах. Шум в воздухе. Копоть на коже».

Из «Последнего опустошения» Амбриана, строка 335.

Каладин, спотыкаясь, вышел на свет, прикрывая глаза ладонью от палящего солнца. Его босые ноги ощутили, как холодный пол барака сменился разогретым камнем улицы. Воздух был чуть влажным, не спертым, как последние несколько недель.

Он держался рукой за деревянную дверную раму, ноги предательски дрожали, а руки болели так, словно он три дня подряд носил мост. Он сделал глубокий вдох. Бок должно было обжечь болью, но он почувствовал лишь легкую болезненность. Некоторые порезы были еще покрыты струпьями, но маленькие полностью исчезли. Голова у него была на удивление ясная и даже не болела.

Парень обошел казарму, с каждым шагом чувствуя, как возвращаются силы, хотя продолжал держаться рукой за стену. Позади шел Лопен; гердазиец присматривал за Каладином, когда тот проснулся.

«Я должен был умереть, — подумал Каладин. — Что проис­ходит?»

По другую сторону казармы он с удивлением увидел, что отряд тренируется — носит мост, как обычно. Камень бежал в середине первого ряда, задавая темп, как раньше Каладин. Они достигли противоположной стороны склада и, развернувшись, направились об­ратно. Лишь когда они пробегали мимо казармы, один из тех, кто бежал спереди, — Моаш — заметил Каладина. Он застыл, и мост чуть было не перевернулся.

— Да что с тобой? — заорал Торфин, которому заслоняла обзор конструкция моста.

Моаш его не слушал. Он выскользнул из-под моста, глядя на Каладина широко распахнутыми глазами. Камень поспешно отдал приказ опускать мост. Теперь Каладина увидели остальные, и лица у них сделались такие же почтительные, как у Моаша. Хоббер и Пит тренировались вместе с прочими, их раны почти полностью зажили. Хорошо. Теперь им вновь начнут платить жалованье.

Мостовики молча подошли к Каладину. Они держались на почтительном расстоянии, точно он был аристократом. Или святым. Каладин стоял полуголый, в одних штанах до колен, — можно было видеть все его едва зажившие раны.

— Ребята, вам точно надо порепетировать, что делать, если кто-то споткнется или упадет, — сказал Каладин. — Когда Моаш резко остановился, вы все чуть не завалились. На поле боя это была бы катастрофа.

Они продолжали недоверчиво глядеть на него, и парень не смог сдержать улыбку. В тот же миг друзья окружили его, смеясь и хлопая по спине. Это был не лучший способ приветствовать больного, особенно в исполнении Камня, но Каладину был приятен их восторг.

Только Тефт не присоединился. Пожилой мостовик стоял по­одаль, скрестив руки на груди. Он выглядел обеспокоенным.

— Тефт? — спросил Каладин. — Ты в порядке?

Тот фыркнул и изобразил подобие улыбки: