Пахло клецками. Раздавался смех. Старшина пережил казнь, и по­следняя вылазка с мостом обошлась без потерь. Настроение у всех было хорошее.

Только не у Каладина.

Теперь он понимал, насколько бесполезно сопротивление. Понимал, почему Садеас не обратил внимания на то, что Каладин остался жив. Он ведь был мостовиком, а быть мостовиком равнозначно смертному приговору.

Хотелось доказать Садеасу, что его мостовой расчет может быть полезным, действенным. Доказать, что они заслуживают защиты — щитов, доспехов, обучения. Каладин думал, что если они начнут вес­ти себя как солдаты, то в них увидят солдат.

Не сработало. Мостовик, который выжил, по определению бесполезен.

Его люди смеялись, наслаждаясь костром. Они ему верили. Каладин сделал невозможное — пережил Великую бурю, раненый и привязанный к стене. Конечно, он совершит еще одно чудо, на этот раз для них. Мостовики были хорошими людьми, но мыслили как армейские рядовые. Офицеры и светлоглазые должны были думать о будущем. А простым солдатам, когда они сыты и счастливы, больше ничего не требовалось.

С Каладином все обстояло иначе.

Он вдруг оказался лицом к лицу с человеком из прошлого. С тем, кого бросил той ночью, когда решил, что не кинется в пропасть. С тем, в чьих глазах плескалось безумие, с тем, кто ни о ком не думал и ни на что не надеялся. С живым трупом.

«Я их подведу».

Нельзя позволить, чтобы они продолжали совершать вылазки с мостом, умирая один за другим. Но он также не мог придумать выход из этого тупика. Их смех как ножом резанул его по сердцу.

Один из мостовиков — Карта — встал, вскинув руки, призывая остальных к молчанию. Наступило междулуние, и его озарял только свет костра; в небе виднелась россыпь звезд. Некоторые из них двигались — мельчайшие точки света, гонявшиеся друг за дружкой, метавшиеся туда-сюда, словно далекие светящиеся насекомые. Спрены звезд. Они встречались редко.

Карта был плосколицым парнем с пышной бородой и густыми бровями. Все звали его Картой из-за родимого пятна на груди, кото­рое, по его словам, в точности повторяло очертания Алеткара, хотя Каладин не видел никакого сходства.

Карта откашлялся:

— Это хорошая ночь, особенная ночь, и все такое. Наш старшина снова с нами.

Несколько человек зааплодировали. Каладин постарался спрятать свою боль.

— Сейчас будет хорошая еда, — продолжил Карта и уставился на рогоеда. — Камень, ведь будет же, да?

— Скоро быть, — ответил тот, помешивая.

— Ты точно в этом уверен? Мы могли бы сбегать на плато с мос­том. Дать тебе еще время, ну, часов пять-шесть...

Камень бросил на него гневный взгляд. Мостовики рассмеялись,­ некоторые начали колотить ложками по мискам. Карта хохотнул и принялся шарить руками за камнем, который заменял ему стул. Подобрав что-то завернутое в бумагу, он швырнул это Камню.

Удивленный рогоед едва успел поймать эту вещь, чуть не уронив ее в похлебку.

— От нас всех, — немного неловко пояснил Карта, — за то, что каждый вечер готовишь нам похлебку. Не думай, что мы не заметили, как ты стараешься. Мы расслабляемся, пока ты готовишь. А ты всегда ешь последним. Так что мы купили тебе кое-что в качестве благодарности.

Он высморкался, слегка испортив момент, и снова сел. Несколько товарищей принялись хлопать его по спине, поздравляя с ре­чью.

Камень распаковал подарок и уставился на него. Каладин подался вперед, пытаясь разглядеть, что же там такое. Рогоед поднял эту вещь. Это была прямая бритва из серебристо блестящей стали; заточенную сторону прикрывала деревяшка. Камень снял ее, изу­чил лезвие.

— Воздух вам в голову, дурни, — негромко произнес он. — Красиво быть.

— Там еще есть кусок полированной стали, — подсказал Пит. — Вместо зеркала. И немного мыла для бритья, и еще кожаная оправка для заточки.

Удивительное дело — Камень прослезился. Он отвернулся от котелка, прижимая к себе подарки, и сказал:

— Похлебка готова.

А потом умчался в барак.

Мостовики замерли.

— Буреотец, — наконец проговорил юный Данни. — Думаете, мы все правильно сделали? Ну, он же все время жаловался и...

— Я думаю, все в полном порядке, — прервал его Тефт. — Просто дайте громиле время, чтобы прийти в себя.

— Извини, что ничего тебе не купили, командир, — обратился Карта к Каладину. — Мы не знали, что ты очнешься.

— Все в порядке.

— Ну, — сказал Шрам, — кто-то собирается разливать похлебку или мы так и будем сидеть голодные, пока она не выкипит?

Данни вскочил и схватил черпак. Мостовики собрались вокруг котелка, толкаясь, пока он разливал. Без Камня, который на них ры­чал и вынуждал соблюдать очередь, получилась чуть ли не свалка. Только Сигзил к ней не присоединился. Тихий темнокожий мосто­вик сидел поодаль, и в его глазах отражалось пламя костра.

Каладин встал. Его охватило беспокойство — да что там, ужас — оттого, что может опять стать ничтожеством. Тем, кому на всех было наплевать, потому что он не видит иных вариантов. Захотелось с кем-то поговорить, и он подошел к Сигзилу. Движение потревожило Сил, которая фыркнула и перелетела к нему на плечо. Спрен все еще была в форме трепещущего огонька — это еще сильнее сбивало с толку. Парень ничего не сказал; узнай она, что раздражает его, начнет делать то же самое назло. Сил ведь, как ни крути, оставалась спреном ветра.

Каладин сел рядом с Сигзилом:

— Не голоден?

— Они голоднее меня, — сказал Сигзил. — Если можно судить по прошлым вечерам, там еще останется, когда они наполнят свои миски, и мне хватит.

Каладин кивнул:

— Спасибо, что сегодня на плато так разобрал ситуацию.

— Иногда у меня это получается.

— Ты образованный. Это видно по твоим речам и поступкам.

Сигзил поколебался.

— Да, — наконец признался он. — У моего народа не считается грехом, когда мужчина стремится к познанию.

— Для алети это тоже не грех.

— Мой опыт показывает, что вас заботят лишь войны да искусство убивать.

— А что ты видел у нас, кроме наших войск?

— Немногое, — с неохотой признался Сигзил.

— Итак, ты ученый, — задумчиво проговорил Каладин. — В мос­товом расчете.

— Я не закончил обучение.

— Как и я.

Сигзил взглянул на него с любопытством.

— Я был учеником лекаря, — пояснил Каладин.

Сигзил кивнул, его темные волосы до плеч всколыхнулись. Он один из всех мостовиков утруждал себя бритьем. Теперь, когда у Камня появилась бритва, что-то могло измениться.