что ему уже за восемьдесят.

Она неподдельно расхохоталась:

— Ха-ха-ха… Да, Борис Романович! При всей своей, как вы говорите, «пигаличности» я тоже преподаватель. И тоже старший, как и Гена.

— Шустрая ты, пигалица! Молодец. А детей уже нарожала?

— Двоих: сына и дочку.

— Ну, ты не пропадешь на старости лет. Будет куда голову приклонить. А кем же ты, очкарик, трудишься? — спросил он, глядя со святой непосредственностью в лицо Ампирову.

— Борис Романович, я заведующий кафедрой основ радиотехники, доктор технических наук, профессор Ампиров Валентин Аркадьевич! Слышали?

— Слышал, дружок, слышал! Кто же о тебе не слышал? Да ты ведь из нас ближе всех к Господу Богу!

— А почему вы тогда со мной «на ты» разговариваете? Я же не мальчик!

— Для меня, братец, ты еще мальчик. Как и вот эти птенцы, — он указал на нас с Будником и Мотыльковым. — Тебе-то ведь даже и до пятидесяти, как от Казани до Бреста, верно?

— Так, Миша, я пошел! — Ампиров вприпрыжку зашагал в сторону Пушкинской. За ним, словно на поводке, нехотя засеменил Будник.

— Ишь, не нравится! — сказал Борис Романович, провожая Ампирова насмешливым взглядом. — Знаю я его, как облупленного. Чванливый уж больно. Зазнался. Пусть немного поскачет. А то уж очень на него люди жалуются. Людей нужно любить. А если Бог не дал, то хотя бы уважать, — лицо Бориса Романовича, несмотря на преклонный возраст, сияло задорной юношеской улыбкой.

И мы, сердечно попрощавшись с ним, хохоча, пошли к трамвайной остановке.

На другой день было воскресенье. С утра я отправился в магазин за мясом. Очередь была часа на полтора, но впереди я увидел улыбающуюся Шорину. Она помахала мне свернутой газетой, и я подошел.

— Привет! Я думала, что ты уже не придешь! Сколько можно держать для тебя очередь?

— Прости за опоздание, — подыграл я ей, — с детьми завозились.

— Ну, вот еще! Он с детьми забавляется, а я ему очередь держи! Становись, пока еще нас обоих не выгнали! — сказала Элеонора, отступая на полшага назад, чтобы освободить для меня место.

Я стал впереди нее. Люди покосились на нас, но никто не сказал ни слова. Я тихонько толкнул Элеонору локтем в бок — спасибо, мол. В ответ она ухмыльнулась, и в ее глазах заиграли, забегали, запрыгали так хорошо знакомые задорные шоринские огоньки — знай, мол, наших!

— Вчера вечером я видела, как ты с портфелем шел домой. Ты что, работаешь?

— Да, Элла. Шеф просил фоторегистратор закончить.

— Нужно закончить. Он говорит, что ты умница.

— А мне он только гадости говорит.

— Ты что, не знаешь стиль шефа? Он же считает, что хвалить людей нельзя, иначе они распустятся и перестанут работать.

— Порочная метода, между прочим, — с горечью констатировал я.

— Согласна. Но в этом весь шеф. Его не переубедишь. Зато если кто-нибудь со стороны посмеет обидеть тебя или еще кого из наших, он ему глотку перегрызет! Он умеет ценить людей и защищать их. Ты бы слышал, как он раньше Будника ругал! Мишка даже увольняться думал. На полном серьезе со мной этот вопрос обсуждал. Еле его переубедила. А потом, после сдачи темы, шеф сказал мне: «Все-таки Миша умеет работать»! И вот видишь — кандидатом его сделал! Так, твоя очередь подходит. Бери, что тебе надо.

В плотной тени раскидистого клена я подождал, пока Элеонора скупится.

— Ты домой? — спросил я.

— Нет, я пришла к родителям. Они здесь за углом живут. Дети сейчас у них; мама готовит, а я снабжением занимаюсь. Мне еще на базар предстоит ехать, — сказала Шорина и посмотрела на часы.

— Выходит, твои родители — мои соседи. Пойдем, я тебя провожу. Хочется поболтать. Заодно узнаю, где живут твои старички, — предложил я.

— С удовольствием. Что там еще нового в лаборатории? В Африку готовятся?

— Наши «африканцы» все сейчас на полигоне. Аппаратуру испытывают. А здесь основные усилия брошены на сличение шкал времени. В конце сентября сдача очередного этапа.

— Шеф не дурак. Подключил тебя к временным делам. Сегодня это самая перспективная работа в лаборатории. Он сам мне об этом сказал.

Немного помолчав, она добавила:

— Если не во всем институте. Увидишь, после завершения работы он предложит тебе защиту по этой тематике. Какие там еще новости?

— Пожалуй, только одна.

Я рассказал о вчерашней встрече с Борисом Романовичем. Выслушав, она резко бросила:

— Дурак!

— Спасибо, Элла. И за что ж это я дурак? — с обидой спросил я.

— Не ты, а этот идиот — твой Борис Романович. Ты ему сказал, что он дурак?

— Нет, разумеется.

— Зря. Надо было сказать, что ты — старый дурак. Шефа знают и у нас, и за границей. И так уважают! А тут — на тебе — какой умный нашелся! Имей в виду — шеф тебе этого не простит. И всем остальным тоже.

— Чего не простит, Элла?

— Того, что вы слышали, как его громогласно унизили. Он такого не прощает. Даже если бы ты его поддержал. А ты даже на это не решился.

— Моя совесть чиста.

— Наивный. Это еще ничего не значит. Шеф очень тщеславен и мучительно переживает такие унижения. Тем более — в присутствии группы подчиненных.

Юлий Гарбузов

27 октября 2001 года, суббота

Харьков, Украина

25. Хлористый палладий

— Геннадий Алексеевич! Ну пожалуйста, позвольте сдать экзамен досрочно! Ведь я готовилась! И еще буду готовиться. Неделя впереди!

Студентка улыбалась, обнажая роскошные белоснежные зубы. Я почему-то решил, будто только сейчас понял, что подразумевают, когда говорят «сахарная улыбка». Девушка старалась пустить в ход все козыри, все свое очарование и обаяние. Она бежала за мной, не отставая.

— Геннадий Алексеевич! Понимаете, мне очень нужно! Я Вас очень прошу. — Она остановилась, надеясь, что я сделаю то же самое. Но я продолжал идти. Девушка снова догнала меня.

— Ну разве можно быть таким бездушным? Неужели Вам трудно принять? Я же знаю! Я не отниму у Вас много времени!

— Послушайте, Клемина! Я не имею права это делать. Экзамен сдается только в сессию.

— Геннадий Алексеевич, один раз можно сделать исключение? Я же все лабораторки своевременно сдавала, и на практических оценки у меня были хорошие. Вы ведь хвалили меня, помните? Я тогда просто обалдела от счастья. А вся группа тайно умирала от зависти! Ей-Богу, Геннадий Алексеевич! Я же не буду из Вас веревки вить, как некоторые. Пожалуйста!

— Клемина! Да Вам только на подготовку я обязан два часа дать! Не могу я с каждым студентом столько времени возиться! Вы математику изучали? Посчитайте, сколько мне понадобится суток на одни только