Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Уж не себя ли ты имеешь в виду?
— А почему бы и нет? Чем я хуже твоей Маринки?
Она встала и демонстративно прошлась передо мной, гордо подняв подбородок, выпятив грудки и соблазнительно покачивая бедрами. Ее оголенные плечи, бронзовые от загара, сверкнули на солнце глянцевым блеском. Тряхнув длинными, роскошными, белыми от летнего солнца волнистыми волосами, она снова села. «А она и вправду классная»! — отметил я про себя, а вслух сказал:
— Ну, ты для меня… молодая слишком!
— Ха-ха-ха! Ой, насмешил! Старый какой! Ха-ха-ха! Тебе сколько? Шестнадцать? А Маринке? Пятнадцать? Ну, а мне — четырнадцать! Даже больше бы тебе подошла, чем она! Ха-ха-ха!
— Это лет в двадцать пять можно и на пять лет моложе. А сейчас — уж извини!
— Не выкручивайся, как уж на сковородке.
— Где ты еще видела ужа на сковородке? — возмутился я.
— Нигде. Просто говорят так — и все. Вон, Светка Волощенко — чем плохая девчонка? И по возрасту такая же, как Маринка. И умничка, и красивая, и по тебе страдает. Аж жалко, бедную!
— Это она тебе говорила?
— Разве о таком говорят? Это всем и так ясно. Обрати внимание, как она на тебя смотрит!
— Тебе кажется.
— Нет, не кажется! Я точно знаю!
— Что-то я не замечал.
— Только слепой не заметит! Ха-ха-ха! Приходи сегодня вечером в нашу компанию. Мы там, за домом у бассейна на лавочке, что под старой вербой, собираемся. Придешь?
— И что вы там делаете?
— Песни поем, в разные игры играем, рассказываем всякое.
— А кто там собирается?
— Я, Зинка с Нинкой, Любка Пидпасная, Толька — ее брат, Светка Волощенко, Славка Оксамытник, ну, еще — кто подойдет. Приходи.
— Приду.
— Не врешь? А то выйдет твоя Мариночка, поюлит, постреляет синими глазками! Ха-ха-ха! Так ты сомлеешь и забудешь, что обещал! Ха-ха-ха!
И как она обо всем догадывается? Ушлая! Я бы с радостью на нее переключился. Но в ней нет чего-то такого, что есть в Марине. Марина не такая, как все. Она особая, необыкновенная! Она такая серьезная — взяла на себя домашние заботы. Как взрослая женщина. А эти финтиклюшки только бездельничают! И власть надо мной имеет непонятную. Но ничего, попробую ее немного проучить. Надо ведь! Захочет — пусть бросает. Если Надька говорит — значит правда, полно девок, которым я нравлюсь. Во всяком случае, один не останусь!
— Приду, Надя. Увидишь, приду.
— Посмотрим какова цена твоему слову! Вон твой дружок идет!
— Какой?
— Да этот, зануда редкая. Который твою фамилию на русский язык перевел.
— Родион?
— Да. Родион. Фу, как ты с ним дружишь! С ним и поговорить не о чем. Только шутки шутит идиотские! Ну, я пошла. До вечера. Не забудь только!
Она поднялась и, гарцуя, как молоденькая козочка, пошла к своему подъезду.
— Привет, Камыш! Что, уже новую любовь заворачиваешь? А как же твоя Мариночка?
— Привет. Почему любовь? Просто поговорили, как люди.
— Видел я, какие она тут перед тобой кренделя выписывала. Ха-ха-ха! Узнает Маринка, она тебе зальет сала за шкуру! Ха-ха-ха! — неподдельно смеялся Вовка.
Мне было неприятно продолжать этот разговор, и я хотел было улизнуть. Но Вовка опередил мои намерения:
— Пойдем, Камыш, на Днепро, пока жара не начала спадать. Скупнемся по разику — и домой. Лето кончается!
— Пойдем. Я только забегу — возьму все, что надо. А ты?
— Я готов.
Вечером, надев модную клетчатую рубашку — «ковбойку навыпуск», я сунул сзади за пояс пистолет и вышел из подъезда. Августовский вечер был на удивление жарким и душным. Я направился к бассейну, откуда доносился звон гитары и тихое мелодичное пение. На лавочке и вокруг нее под низко склонившейся вербой уже успела собраться целая гурьба ребятни. В самом центре сидел Толька Бахтоненко и извлекал из гитары знакомую мелодию. Он слыл у нас самым лучшим гитаристом — уже несколько лет посещал занятия по классу гитары во дворце культуры «Энергетик». Алка Кудрянова, там же обучающаяся вокалу, пела приятным мягким голосом:
— На крылечке твоем
Каждый вечер вдвоем
Мы подолгу стоим
И расстаться не можем на миг.
Ее голос звучал так красиво, что мне показалось святотатством поздороваться вслух, и я молча кивнул присутствующим.
— Привет, Генка, — почти шепотом ответил на мое приветствие стоявший рядом Толик Пидпасный.
— Здоров, Генуля, — ответила Алка, прекратив пение.
— Привет, Алла. Чего ты перестала? Ты пой, пой. Классно ведь!
— Да вот — только я и пою. Давайте что-нибудь вместе затянем.
— А что? — спросил Бахтоненко. — Предлагайте. Я сбацаю.
Откуда-то из темноты возникла атлетическая фигура Славки Оксамытника. Он с важным видом дымил сигаретой и посматривал на нас свысока, представляя себя совсем уже взрослым, а нас — еще неоперившимися желторотыми птенцами.
— Затянули какую-то колхозную волынку, — морщась, сказал он, — и веселитесь, как в сельском клубе. Заделали бы что-нибудь современное.
— Запевай, я подыграю, — отозвался Бахтоненко и задорно ударил по струнам.
— Куда уж мне! Вон Кудряшка и Надюха такие песни знают! И голоса у них, как колокольчики.
— Какая я тебе Надюха?! — возмутилась Надя Герасименко, — Я что, блатнячка какая-нибудь? Или торговка на базаре?
— Подумаешь! Все так говорят! — возразил Славка и сделал глубокую затяжку.
— Говори на кого хочешь! А на меня не смей!
— Да ладно! Ишь, нежная какая! Только Наденькой ее величай!
— Неплохо бы. Но раз уж тебя мама с папой никогда не воспитывали, и ты от рождения на такое не способен, зови меня просто Надя! Можно Надежда Николаевна, — отпарировала Надя.
— Надежда мира, сердце всей России! — копируя ее тон, ответил Оксамытник.
Чтобы разрядить обстановку, я предложил:
— Валяй «Два сольди», Толян!
Толик взял пару аккордов и, качнув грифом, кивнул, приглашая петь.
Запела опять Кудрянова. Ей подтянула Лилька Рогачевская. Все остальные затихли и слушали, как завороженные. Слева я ощутил тепло чьего-то дыхания. Обернувшись, я увидел улыбающееся личико Нади. Она взяла меня за локоть.
— Молодец, что пришел.
Надя вплотную приблизилась ко мне, и я почувствовал тепло ее упругого тела вдоль всего левого бока. Как приятно! Я боялся шевельнуться, чтобы не лишить себя такого удовольствия прежде, чем она сама отстранится. Алка и Лилька вошли в раж и очень чувственно пели:
— Вот на четвертом этаже
Окно распахнуто уже.
За ним еще, еще одно
Растворено.
Сдавив мою руку повыше локтя, Надя тоже вступила в пение:
— Люди слушают, вздыхая и мечтая.
За два сольди эта песенка простая…
Повернувшись вполоборота, я коснулся губами ее волос,
