– Не врубился! – недовольно сказал Меф.

– Понимаешь, в человеческих отношениях куча всяких примесейи полутонов. Обидок, мелкой лжи, ехидства, раздражения, хлопанья дверями,всякой торговли. И все это вы называете любовью, и язык у вас не заплетается.Для того, кто родился в Эдеме, это невыносимо.

– Все равно не понял, – сказал Меф.

– Ну хорошо. Тогда еще проще. Ты мог бы дать мне потрогатьсвое сердце? Если бы я попросил? Без объяснений, зачем это нужно. Просто: дайпотрогать, и все!

– Чего-о? Ага, ща-а!

– Вот видишь. А я бы тебе дал. Просто потому, что знаю: тыне попросил бы меня об этом, если бы это не было действительно нужно и важно, –сказал Эссиорх серьезно. – И так все, кто имеет отношение к Эдему. Там всеочень чистое, радостное, наивное, любящее тебя без меры. Допустим, ты скажешьтам лошади: «Умри!» Просто так, в шутку, а она уже лежит мертвая.

– Почему? Может, я ради прикола сказал? – не понял Мефодий.

– А лошади приколов не понимают. Твое слово для нее закон.Ты сказал ей «умри!», и она, не задумываясь, просто от любви к тебе умерла.

Высший пилотаж мрака – заманить козленка в волчью стаю,внушив ему, что раз у него есть рожки, он тоже хищник и крайне опасный.Разумеется, финал всегда одинаков. Если козленок чудом и уцелеет, то непременностанет тем, чем становятся все выросшие козлята мужского пола.

Эссиорх

В сознании каждого существуют смысловые пары. Образы, звуки,действия, нерасторжимо скрученные проволокой близких ожиданий. Например:включаешь лампу – ожидаешь щелчка и света. Нож срывается и попадает по пальцу –ждешь крови. Когда смысловая пара нарушается, человек или страж испытываютсильный дискомфорт, понимая, что стряслось нечто экстраординарное.

Именно это и произошло, когда Пуфс обнаружил, что курьер,материализовавшийся в душном облаке, не является джинном Рахманом, которого ондесять минут назад послал за Улитой и чьего возвращения ожидал, чтобы выведатьвсе подробности.

Посреди кабинета стоял невысокий старый страж с маленькойлысой головой и слизанными жаром бровями. Черты его лица казались вполненичего, если брать по отдельности, но все вместе – рот, нос, глаза – жалосьдруг к другу на незначительном пятачке, который легко можно было накрытьдетской ладошкой. Все вместе производило отвратительное, грозное и одновременноскудоумное впечатление.

На новоприбывшем был длинный глухой фартук до колен, какойносят мясники. Дарх, висевший высоко, едва ли не в складках морщинистой шеи,напоминал не привычную сосульку, а скорее стручок красного перца.

Подволакивая не гнущуюся в колене ногу, страж подошел кстолу Пуфса и звучно поставил на него деревянную шкатулку. На резной крышкекривлялись сатиры с круглыми животами и рахитичными ножками.

Шкатулка привела Пуфса в состояние вампирской бледности.Трижды он тянулся к ней и трижды отдергивал руку. На висках выступил холодныйлипкий пот, похожий на капли куриного бульона. Опаленные брови равнодушнождали.

Пуфс набрался храбрости и, открыв шкатулку, рывкомперевернул. На стол выпал шнурок. Темный и довольно длинный, сплетенный из трехистертых кожаных полос. В шнурке не было ничего особенно ужасного, но Пуфсвскочил, в ужасе отгородившись высоким стулом.

– Это мне? Или ты хочешь, чтобы я передал это Арею? –взвизгнул он.

Старый страж дернул острым плечом.

– Арею я отнес бы и сам, – сказал он. Его голос был таким жеопаленным, как и брови.

Пуфс навалился на спинку стула. Бульдожьи мешки под глазамипровисли.

– Я не виноват! Это Арей! Я за несколько месяцев сделалбольше, чем он за десять лет! Я вернул мраку половину сил Кводнона! – крикнулон.

Молчание. Шнурок шевелился на столе и вяло, как сонная змея,свивался в петлю. Начальник русского отдела опомнился.

– Сколько у меня времени? – спросил он сипло.

Черепашья голова томительно помедлила, после чего сревматическим усилием повернулась в одну и в другую сторону.

Пуфс облизал синеватые губы.

– Так это было только предупреждение! – сказал он соблегчением.

– Не «только предупреждение», а предупреждение, – жесткопоправил страж с негнущейся ногой.

Пуфс кивнул.

– А на словах Лигул просил что-нибудь передать?

– Да. Праша должна быть коронована до конца осени! К этомувремени должны быть устранены все препятствия. Или…

Застывший шнурок вновь шевельнулся на столе. Пуфс ибильярдная голова напряженно смотрели на него.

Затем страж с искривленным дархом наклонился. Четким,быстрым и одновременно осторожным движением он схватил корчащийся шнурок ближек краю и, прежде чем тот успел обвить ему запястье, убрал его в шкатулку.

* * *

Мрак вкалывал так, как никогда не вкалывал при Арее. В егоработе появилась лихорадочность, какая бывает у паровой машины незадолго передтем, как она рванет. Двери не успевали захлопываться, втягивая ручейкикомиссионеров и суккубов. Пуржили бумажки. Раскручивались свитки. Сердитостучала печать.

Не сдавшие нормы эйдосов комиссионеры и суккубы безпромедления выводились в расход. Тела их сваливались в углу, а неудачливыесущности отправлялись в Тартар. На их место немедленно прибывали новые, хорошоподогретые в злобе. Как только дух входил в брошенное тело, оно вздрагивало,вскакивало и убегало.

Быстрее, быстрее, еще быстрее! Теперь ни у кого не было дажеи секундного отдыха: нормы по эйдосам росли еженедельно, становясь совершенноневероятными. Теперь не только слабаки вылетали, но и крепкие середнячкииспытывали значительное ущемление.

Знал Лигул, кого поставить на место Арея! Где мечник гаркали отворачивался – там Пуфс змеился бородкой, дрябленько улыбался и разводилслабенькими ручками:

– Ничего не могу для вас сделать! План есть план!.. Убратьего! Следующий!