Крайняя дверь на верхнем этаже поспешно захлопнулась. Мефуспел заметить напуганное лицо сознательной пенсионерки. Надо же – бабулька неполенилась вскарабкаться на железную лестницу и закрутить их! Сделай подарокродную городу – завинти на крыше террориста! Пару раз стукнув в дверь навершиеммеча и услышав сердитое пыхтение, Буслаев сбежал вниз, на секунду остановившисьу окна между вторым и третьим этажами.

На противоположной стороне улицы он увидел Дафну. Шла онаторопливо, но, как показалось Мефу, сама не понимала куда. Так идет человек, вспине у которого торчит нож, а он до рукояти не может дотянуться. Прохожиеоглядывались на нее с удивлением. Буслаев понял, что Дафна плачет, и тем, ктоидет навстречу, это заметно.

– Да-а-аф! – крикнул Меф, ухитрившись сорвать голос однимкоротким именем.

Даф остановилась, оглянулась в пустоту, поправила рюкзак ипобежала. Когда он вырвался во двор и пересек улицу, искать Дафну былобесполезно. Мефодий добежал до перекрестка, кинулся в одну сторону, в другую.Зачем-то вернулся к дому и стал звонить. Телефон отвечал, что абонентнедоступен, и предлагал оставить голосовое сообщение.

Внизу, у дома, на крыше которого Мефодий видел Дафну,мелькнула и поспешно размазалась в толпе фигура, похожая на Ромасюсика.Генерал-майор неустановленных войск успешно ускользнул из рук милицейскоголейтенанта и сделал очередную гадость.

«Заранее договорились, сволочи!» – мрачно подумал Меф.

Недовольно просигналив, чтобы Буслаев подвинулся, в арку небез усилия втиснулась патрульная машина. Мефодий проводил ее отрешеннымвзглядом.

«Куда это? А, ну да! Отважная старушка с верхнего этажавоспользовалась звонком к другу!» – понял Меф.

Он повернулся и побрел к метро. Он злился не на Ромасюсика,не на Прасковью, не на Даф, поверившую всему этому постановочному бреду, а насебя.

Послышался нарастающий звук. Кто-то, шаркая, спешил за нимпо асфальтовой дорожке. Меф оглянулся, возомнив на секунду, что это Дафнаопомнилась и догоняет его. Никого. За ним бежал сухой лист. Деловито промчалсярядом, задел ногу и скрылся.

Меф закричал и влепил кулаком в пыльную жесть водосточнойтрубы, промяв ее. Он предал Даф! Предал даже не потому, что согласилсяпоцеловать Прасковью. В конце концов, поцелуй был вынужденный и глупый. Дажетроюродную тетю, вымазанную толстым слоем крема, он чмокнул бы с большимчувством. Предал потому, что допустил саму возможность предательства ивнутренне – пусть на миг – счел ее забавной, любопытной, романтичной, какойугодно.

Правда, тут есть и один плюс. Мощный пинок по иллюзии, чтоты хороший, добрый и пушистый. Если ты предал и знаешь это, то понимаешь, чтоэто не разово. Что эта мерзость сидит в тебе и никуда из тебя не денется, покаты сам ценой многих болезненных усилий ее не выдавишь.

У комментаторов тенниса, когда один из игроков допуститявную ошибку, есть точная формулировка: «Это не выигрыш Иванова, это проигрышПетрова». Вот и здесь: это не выигрыш Прасковьи, это его, Мефа, проигрыш.

Меф заехал в общежитие озеленителей, не нашел Дафну ипомчался к Эссиорху, всю дорогу названивая Дафне по недоступному мобильнику.

Эссиорх только что откуда-то вернулся и расшнуровывалботинки. Вид у него был расстроенный, Улиты дома не оказалось, но Меф незаметил ни того, ни другого. В состоянии собственного огорчения чужихнеприятностей мы обычно не воспринимаем.

– Привет, наследник немытой конторы! Проходи! – сказалЭссиорх, внимательно посмотрев на Мефа.

«Что за дела? У меня что, на лице написано: этоБуслаев-который-все-вспомнил?» – подумал Меф и сбивчиво пересказал Эссиорхувесь сегодняшний день, начиная от драки в гипермаркете.

Тот слушал, неспешно расслабляя шнурки. Стянул правыйботинок и пошевелил пальцами.

– Гадкая история. А в общежитии был?

Меф кивнул.

– И что?

– Ничего. Вахтер говорит: не приходила. Обещал позвонить,если появится.

Эссиорх, видевший однажды этого вахтера, изумился.

– Он? Ты ему что, шоколадку подарил?

– Да, жидкую шоколадку с синей пробкой. И где ее теперьискать?

Эссиорх снял второй ботинок.

– Честно сказать? Даже не знаю… Если бы она рассуждала какстраж света, проблем бы не было.

– А ты сам не…

– Понятия не имею, где она сейчас и как поступит… Даже мыслиее нашарить не могу – все заблокировано. Скверно, что в таком состоянии оналегкая добыча для охотников за крыльями и флейтами.

– Она не… – Меф запнулся. Есть слова, которые простофизически боишься произнести. – … погибнет?

– Я же сказал: она легкая добыча. Но если прямой слежкимрака за ней не было, надеюсь, все обойдется, – сухо ответил Эссиорх.

– Я не об этом… Не только о мраке! Ведь я ее предал. А онадоверила мне свои крылья… ну когда-то… а это же навсегда…

Эссиорх коротко задумался, глядя не на самого Мефа, а наноски его ботинок.

– Прежде всего ты сглупил… Не столько даже поступком –сколько готовностью к поступку, – сказал он отрывисто. – Даф полна любви ипрощения. Думаю, она разберется, когда остынет. Надеюсь.

– И что мне теперь делать?

– Тебе нужен четкий план? – уточнил Эссиорх.

– Ага.

– А следовать ему ты обещаешь? Перестань трезвонить поотключенному номеру – раз. Успокойся – два. Поезжай домой и поужинай – три…Заниматься ты, конечно, сегодня не сможешь, но займись хоть чем-нибудь.Например, почитай хорошую нефантастическую книжку про анатомию кольчатыхчервей. Очень успокаивает. Это четыре.

– И все?

– На сегодня все.

Меф направился было к двери, но Эссиорх остановил его:

– Погоди! Вопрос можно?

– Ну…

– Только правильно меня пойми и не обижайся. С Прасковьейвсе понятно. Я о другом. Ты-то сам Дафну любишь?

– Ну конечно! – ответил Буслаев с обидой.

Эссиорх провел рукой по мотоциклетному шлему, хотя особойнеобходимости протирать его не было.

– Ты не обижайся, что я спросил. Просто тут такая штука…Окупается только настоящая любовь. Если ты сфальшивил, считай, что вложилденьги в рухнувший банк.