На площадке верхнего этажа Прасковья огляделась,нахмурилась, после чего, бряцая твердой резиной рыночных своих шлепок,вскарабкалась по железной лестнице на чердак. Мешавший ей металлический замокона отломила легко, как печенье, перед этим подув на его дужку.

Меф с любопытством огляделся. К чердакам он с детстваиспытывал интерес. Балки были белыми от голубиного помета. В центре крыша шлавысоко, в рост, к краям же, ближе к обмотанным и утепленным трубам, опускалась.Не задерживаясь и здесь, Прасковья нашла окно и, толкнув его, выбралась накрышу. Мало что понимая, Буслаев последовал за ней.

Недавно покрашенные в синий цвет листы железа круто сбегалина улицу. Перила отсутствовали, лишь торчали жестяные украшения водосточныхтруб, похожие на шахматные ладьи. Стоять на крыше было скользко. Держаться неза что. До среза крыши метра два. До ближайшей трубы метров восемь. Улица невидна, но снизу слышен ровный гул и гудки машин.

Меф присел на корточки и ковырнул ногтем высохшую каплюкраски. Внутри она оказалась пустотелой. Маслянистый, мягкий, как пластилин,бок скрывал единственный, почти бесшумный звук «пуф!». Он понюхал ноготь. Пахлодетством и теми временами, когда его жадно притягивали крыши и стройки.Особенно, конечно, последние. Правда, на стройках попадались сердитые сторожа,но догнать двух-трех подростков в двадцатиэтажке с кучей квартир и лестниц –это, конечно, утопия.

– Все? Пришли? – спросил он.

С его точки зрения, дальше идти было некуда. Только прыгатьласточкой. Не сказать, что безумно высоко, но все-таки три с половиной этажа, авнизу машины, асфальт и бетон.

Прасковья мельком посмотрела куда-то через улицу. Меф хотелпоследовать ее примеру, но внезапно правая нога Прасковьи заскользила. Буслаевсхватил ее за руку. Прасковья вырвалась, засмеялась и, скинув шлепки, небрежношвырнула их вниз. Секунду или две спустя послышался звук, который бывает, когдачто-то твердое падает на крышу машины. Теперь девушка была босиком. Ступни унее были как руки – узкие, худые и, как показалось Мефу, беззащитные.

Задорно оглянувшись на Мефа, она перебежала к трубе. Буслаевпотащился за ней, осторожно ставя ноги. Своим скользким туфлям он не доверял, асбрасывать их, как Прасковья, и оставаться босиком желания у него не было.

Когда наконец ему удалось ухватиться за трубу, он испыталоблегчение.

– Ну все! Хватит! Чего тебе надо? – сердито спросил он.

Прасковья сунула руку в карман и задиристо махнула чем-то уМефа перед носом.

«…лаев Мефодий Иг…» – успел прочитать он рядом с крайнезнакомой фотографией.

– Мой паспорт?! Откуда он у тебя? – изумился Меф и внезапновспомнил, как Ромасюсик долго обнимал его на прощание и все никак не моготлипнуть.

Буслаев ощутил на своем лице дурацкую и счастливую улыбку. Сего души точно строительную плиту краном подняли. Ну не идиотизм ли? Прасковьясделала ему гадость, чуть не посадила его в тюрьму, а он ощущает радость иблагодарность.

– Отдай! – приказал Меф.

Прасковья мотнула головой и спряталась за трубу. Мефпопытался догнать ее, но вместо паспорта в руке у него неожиданно оказалсявырванный из блокнота лист.

«ПоЦелУй мЕнЯ или СбрОшУ!»

Меф еще читал, а Прасковья отпустила трубу, шагнула на крайкрыши и, опасно балансируя, далеко отставила руку с паспортом.

– Ну и давай! – сказал Мефодий, прикинув про себя, что местоПрасковья выбрала удачно. Бороться с ней на краю крыши не станешь.

Он попытался незаметно сгустить вокруг паспорта силовоеполе, но почему-то услышал гулкий, бьющий по ушам звук, который бывает, когдакто-то «играет» железным листом. Опустив глаза, он увидел, как лист,выстилающий крышу в метре от Прасковьи, загибается кверху, выдирая из досокгвозди.

«А это тут при чем?» – озадачился Меф, пытаясь сообразить, вчем дело: то ли Праша перевела его магию, небрежно откинув ее в сторону, то лион совершенно разучился делать даже элементарные вещи.

Прасковья повернула голову, посмотрела на крышу и насмешливозацокала языком. Попутно она щелкнула пальцами, и вспыхнувшее в воздухесиневатое пламя кольцом стало сжиматься вокруг паспорта Мефа.

Восстанавливать паспорт Буслаеву не хотелось.

– Договорились! Иди сюда! – сказал он.

Прасковья мотнула головой, всем своим видом показывая, чтоподходить не собирается, и насмешливо ткнула пальцем в свою щеку.

Меф подошел. Потерял равновесие, присел, оперся ладонями окрышу. Балансируя, Меф хотел дежурно клюнуть Прасковью в щеку, но она повернулаголову, и его губы встретились с ее губами. Меф почувствовал, что губы уПрасковьи холодные и словно резиновые. А еще почувствовал, что они злоулыбаются.

Меф удивленно отстранился. Глаза Прасковьи были устремленыне на него, а наискось. Меф обернулся. С противоположной крыши, отделеннаяулицей, на них с изумлением смотрела Дафна. Расстояние до нее было метровпятьдесят. Как раз столько, чтобы не различить паспорта и не расслышать слов,но отлично увидеть поцелуй. Прекрасно все продумано, до мелочей!

Дафна, пригнувшись, скользнула в чердачное окно. Мефодийзапоздало крикнул: «Погоди!», но голос затерялся в уличном шуме. В гневе онсхватил Прасковью за плечи и стал трясти. Та не сопротивлялась. Толькобессмысленно улыбалась, голова болталась, а глаза были ненормальные.

Меф дотащил Прасковью до чердачного окна и втолкнул еевнутрь. Она была ватная, вялая.

Пачкаясь в голубином помете, Меф на четвереньках перебежалот окна до чердачного люка и обнаружил, что тот заперт снаружи. Рванул раз,другой, третий. Что-то хрустнуло, дерево уступило, и в руках осталась ручка сболтавшимися ржавыми шурупами. Буслаев отшвырнул ее. Он тут возится с люком, аДафна уходит! Может, ушла уже!

Мгновение он размышлял о телепортации, но это былорискованно. Глупо материализоваться по шею в бетоне посреди проезжей части.

Что-то полыхнуло и сгустилось на чердаке. Меч! Меф так давноего не держал, что ладони испытали удивление. На замахе Буслаев перерубил однуиз балок и даже этого не заметил. Люк он вскрыл без усилий, как консервнуюбанку, позволив ему обрушиться вниз. Петля чудом удержалась, и в ней осталсяболтаться железный болт с гайкой. Ага! Вот в чем дело!