Только теперь фельдкурат Мартинец опомнился и прервал Швейкафразой, содержание которой не имело никакого отношения к предшествовавшемуразговору:

— Да, да, возлюбленный сын мой, между небом и землейсуществуют вещи, о которых следует размышлять с пламенным сердцем и с полнойверой в бесконечное милосердие божие. Прихожу к тебе, возлюбленный сын мой, сдуховным напутствием.

Он умолк, потому что напутствие у него как-то не клеилось.По дороге он обдумал план своей речи, которая должна была навести преступникана размышления о своей жизни и вселить в него уверенность, что на небе емуотпустят все грехи, если он покается и будет искренне скорбеть о них.

Пока он размышлял, как лучше перейти к основной теме, Швейкопередил его, спросив, нет ли у него сигареты.

Фельдкурат Мартинец до сих пор ещё не научился курить. Этобыло то последнее, что он сохранил от своего прежнего образа жизни. Однажды вгостях у генерала Финка, когда в голове у него зашумело, он попробовал выкуритьсигару, но его тут же вырвало. Тогда у него было такое ощущение, будто этоангел-хранитель предостерегающе пощекотал ему глотку.

— Я не курю, возлюбленный сын мой. — с необычайнымдостоинством ответил он Швейку.

— Удивляюсь, — сказал Швейк, — я был знакомсо многими фельдкуратами, так те дымили, что твой винокуренный завод в Злихове!Я вообще не могу себе представить фельдкурата некурящего и непьющего. Знал яодного, который не курил, но тот зато жевал табак. Во время проповеди онзаплёвывал всю кафедру. Вы откуда будете, господин фельдкурат?

— Из Нового Ичина, — упавшим голосом отозвался егоимператорское королевское преподобие Мартинец.

— Так вы, может, знали, господин фельдкурат, РуженуГаудрсову, она в позапрошлом году служила в одном пражском винном погребке наПлатнержской улице и подала в суд сразу на восемнадцать человек, требуя с нихалименты, так как родила двойню. У одного из близнецов один глаз был голубой,другой карий, а у второго — один глаз серый, другой чёрный, поэтому онапредполагала, что тут замешаны четыре господина с такими же глазами. Этигоспода ходили в тот винный погребок и кое-что имели с ней. Кроме того, упервого из двойняшек одна ножка была кривая, как у советника из городскойуправы, он тоже захаживал туда, а у второго на одной ноге было шесть пальцев,как у одного депутата, тамошнего завсегдатая. Теперь представьте себе, господинфельдкурат, что в гостиницы и на частные квартиры с ней ходили восемнадцатьтаких посетителей и от каждого у этих близнецов осталась какая-нибудь примета.Суд решил, что в такой толчее отца установить невозможно, и тогда она всёсвалила на хозяина винного погребка, у которого служила, и подала иск на него. Нотот доказал, что он уже двадцать с лишним лет импотент после операции, котораяему была сделана в связи с воспалением нижних конечностей. В конце концов еёспровадили, господин фельдкурат, к вам в Новый Ичин. И вот вам наука: кто забольшим погонится, тот ни черта не получит. Она должна была держаться одного ине утверждать перед судом, что один близнец от депутата, а другой от советникаиз городской управы. От одного — и всё тут. Время рождения ребёнка легковычислить: такого-то числа я была с ним в номере, а такого-то числа такого-томесяца у меня родился ребёнок. Само собой разумеется, если роды нормальные,господин фельдкурат. В таких номерах за пятёрку всегда можно найти свидетеля,полового, например, или горничную, которые вам присягнут, что в ту ночь ондействительно был с нею и она ему ещё сказала, когда они спускались полестнице: «А если что-нибудь случится?» А он ей на это ответил: «Не бойся, мояканимура, о ребёнке я позабочусь».

Фельдкурат задумался. Духовное напутствие теперь показалосьему делом нелёгким, хотя в основном им был разработан план того, о чём и как онбудет говорить с возлюбленным сыном: о безграничном милосердии в день Страшногосуда, когда из могил восстанут все воинские преступники с петлёй на шее. Еслиони покаялись, то все будут помилованы, как «благоразумный разбойник» из НовогоЗавета.

Он подготовил, быть может, одно из самых проникновенныхдуховных напутствий, которое должно было состоять из трёх частей: сначала онхотел побеседовать о том, что смерть через повешение легка, если человек вполнепримирён с богом. Воинский закон наказывает за измену государю императору,который является отцом всех воинов, так что самый незначительный проступоквоина следует рассматривать как отцеубийство, глумление над отцом своим. Далееон хотел развить свою теорию о том, что государь император — помазанник божий,что он самим богом поставлен управлять светскими делами, как папа поставленуправлять делами духовными. Измена императору является изменой самому богу.Итак, воинского преступника ожидают, помимо петли, муки вечные, вечноепроклятие. Однако если светское правосудие в силу воинской дисциплины не можетотменить приговора и должно повесить преступника, то что касается другогонаказания, а именно вечных мук, — здесь ещё не всё потеряно. Тут человекможет парировать блестящим ходом — покаянием. Фельдкурат представлял себетрогательную сцену, после которой там, на небесах, вычеркнут все записи о егодеяниях и поведении на квартиру генерала Финка в Перемышле.

Он представлял себе, как под конец он заорёт на осуждённого:«Кайся, сын мой, преклоним вместе колена! Повторяй за мной, сын мой!»

А потом в этой вонючей, вшивой камере раздастся молитва:«Господи боже! Тебе же подобает смилостивиться и простить грешника! Усердномолю тя за душу воина (имярек), коей повелел ты покинуть свет сей, согласноприговору военно-полевого суда в Перемышле. Даруй этому пехотинцу, покаянноприпадающему к стопам твоим, прощение, избавь его от мук ада и допусти еговкусить вечные твоя радости».

— С вашего разрешения, господин фельдкурат, вы уже пятьминут молчите, будто воды в рот набрали, словно вам и не до разговора. Сразувидать, что в первый раз попали под арест.

— Я пришёл, — серьёзно сказал фельдкурат, —ради духовного напутствия.

— Чудно, господин фельдкурат, чего вы всё времятолкуете об этом духовном напутствии? Я, господин фельдкурат, не в состояниидать вам какое бы то ни было напутствие. Вы не первый и не последнийфельдкурат, попавший за решётку. Кроме того, по правде сказать, господинфельдкурат, нет у меня такого дара слова, чтобы я мог кого-либо напутствовать втяжёлую минуту. Один раз я попробовал было, но получилось не особенно складно.Присаживайтесь-ка поближе, я вам кое-что расскажу. Когда я жил на Опатовицкойулице, был у меня один приятель Фаустин, швейцар гостиницы, очень достойныйчеловек. Правильный человек, рачительный. Всех уличных девок знал наперечёт. Влюбое время дня и ночи вы, господин фельдкурат, могли прийти к нему в гостиницуи сказать: «Пан Фаустин, мне нужна барышня». Он вас подробно расспросит, какуювам: блондинку, брюнетку, маленькую, высокую, худую, толстую, немку, чешку илиеврейку, незамужнюю, разведённую или замужнюю дамочку, образованную или безобразования.