А Элан с энтузиазмом продолжал негромко напевать ей на ухо.

Он внезапно оборвал «выступление» и нежно поцеловал Ольгу в лоб:

— Ты лучший друг и очень хороший куратор, не сомневайся.

* * *

Амма ещё раз прошлась перед строем небольшого отряда: два эволэка, две летуньи и два велосипеда ждали условного часа, причём первые четверо нетерпеливо переминались с ноги на ногу. Придирчиво осмотрев их, девочка-призрак в последний раз предупредила:

— Без опозданий, — и открыла входную дверь.

Первыми на улицу выскочили сёстры, мгновенно растворившись в темноте победившей ночи. Эволэки вывели своих двухколёсных коней, приладили приборы ночного видения (у Лиса в военных запасах чего только не было!) и быстро покатили по дорожке. Сбоку скользили тени. Хилья, скрытая резкими чернилами теней, была едва видна, а присутствие Лесавесимы вообще выдавало только обострившееся ментальное восприятие — Элан и Ханнеле чувствовали невесомый бег сестёр, трепет готовых расправиться крыльев.

Но родители умерили пыл детей, и тем пока приходилось довольствоваться малым — это уже всё-таки не клетка, и они с удовольствием разминали по настоящему соскучившиеся по движению мышцы. Их присутствие, казалось, уплывает, скользя вдаль: эволэки кардинально переработали маршрут, ведущий к заветной поляне, и пути двух пар временно расходились.

Юноша и девушка, налегая на педали, неслись по сумрачному туннелю — едва подсвеченная узкая мощёная дорожка уходила в лабиринт красного леса. Карту они заучили наизусть, и теперь легко находили нужные повороты, безошибочно знали тропы, по которым можно было протащить велосипед через кусты, и срезать таким образом многосотметровый крюк.

Сёстры двигались иначе. Их маршрут пролегал западнее — там высились безобидные на вид каштаны, клёны, сосны, заметно гуще подлесок, и полно оврагов. Зато, между подлеском и кронами было свободное пространство, и большую часть пути Лесавесима и Хилья могли проделать, совершая короткие перелёты на бреющем. Сёстры, как два огромных призрака, скользили низко над землёй, пугая уже уснувших птиц, спускались и поднимались по крутым склонам, продирались через заросли, снова, едва слышно потревожив ветви и траву сильными крыльями, отрывались от земли.

Когда все четверо совершенно неожиданно столкнулись нос к носу у знакомой переправы, «беглецы» весело рассмеялись — контраст с первым походом был поразительный! Не было сбившегося дыхания после больше чем часового забега, гудящих от напряжения мышц ног, противного липкого пота, ручьём бегущего по спине. Сердца бились сильно, но ровно, скорее от волнения. У самой воды, скрытый от постороннего взгляда деревьями и маскировочной сетью (нашлось у Лиса и такое добро), притаился небольшой лагерь — две палатки. Одна, та, что большая, для людей, маленькая служила импровизированной кладовой. В общем, прошедшие с момента «ареста» двое суток юноша и девушка провели не за самобичеванием, а за работой над ошибками, соорудив, в меру своих познаний о полевой жизни, неплохой летний домик.

Поставив велосипеды в кусты, эволэки разулись и по кувшинкам перебрались на другой берег, где их в нетерпении ждали два удивительных крылатых создания. Сёстры и Ханнеле все трепетали в предвкушении предстоящего полёта, но хмурое выражение лица Элана привело их в смятение. Парень подошёл к девушке, но не протянул ладони, ища тепло её рук, а негромко и печально спросил:

— Ты помнишь, я говорил о двух просьбах?

— Да, — тихо ответила та, опустив глаза, сознавая уже, что неспроста друг просил её не спешить с ответами на незаданные вопросы.

— Мы остаёмся, это первая, — твёрдо сказал Элан.

Видя, как Ханнеле всей душой отчаянно потянулась к дочурке, как переполняет её желание разделить с ней радость полёта, эволэк ещё решительней ответил на её немой протест:

— Так надо сделать. Вспомни, что было два дня назад! — Он не кричал, он убеждал, заранее зная, что девушка будет сопротивляться изо всех сил. — Так не может продолжаться — мы искалечим и их, и себя! Они рождены, чтобы летать, мы, чтобы ходить по земле!

Она держалась молодцом, не разревелась, хотя глаза стали влажными от подступивших слёз, а нос с шумом тянул прохладный воздух.

Элан не лез с утешениями и объятиями, зная, что сейчас как никогда важна воля и решительность. Надо перебороть своё безумное желание, иначе испробованный наркотик слияния душ подчинит их себе, а какой будет финал, он прекрасно знал — две пустые куклы, безразличные ко всему земному, живущие от одного «спасительного» укола до другого, всё больше теряющие связь со своим телом. Это ничуть не лучше, чем потеряться в Океанесе…

Их глаза встретились. Ханнеле не думала умолять своего напарника, в её взгляде снова поселилась упрямая решимость человека, привыкшего бороться с невзгодами. Такой Элан её увидел впервые, когда девушка только делала первые робкие шаги в сложном искусстве управления собственным сознанием, и был рад возвращению старой доброй сироты-волчицы.

— Ладно, — глухо ответила эволэк. — Какая вторая просьба?

— Сначала отпустим их, — кивок на сестёр.

Те в недоумении гадали, что за напасть приключилась с родителями: читая как открытые книги их сознания, Хилья и Лесавесима не могли взять в толк, почему они идут против собственного желания, желания, просто сводящего их с ума. Ведь им стоит только протянуть руку, коснуться краешком души их душ, и Вселенная снова распахнётся буйством красок, откроются воздушные тропы…

Но они выбрали иной путь. Обняли с чувством своих дочерей, словно отправляли их в космос на примитивных ракетах, и просто сказали:

— Летите…

Буря негодования в ответ.

А как же вы?

Мы остаёмся, так надо. Это ваше небо. Летите…

Ещё секунду помявшись в волнах колыхающейся под порывами ветра травы, Лесавесима и Хилья прянули ввысь, их крылья на миг загородили серебряный свет двух лун. Две огромные птицы кружили над поляной, а два эволэка, загоняя рвущуюся им вслед тоску поглубже в собственные израненные души, с восторгом наблюдали красоту их полёта. Несколько широких кругов, снова приглашение испытать все прелести невесомого скольжения в воздушных потоках, но снова твёрдый отказ, наполненный родительской заботой.

Так надо. Летите!

Сёстры растаяли в ночном небе, отправившись в первое настоящее путешествие, и только трепетные огоньки их душ рассеивали мрак ночи: эволэки безошибочно знали направление, в котором мчатся дети, чувствовали краешком сознания переполняющий их восторг. А им сами осталось только стиснуть зубы…