Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Тоня, почему он не хочет, чтобы люди получили премию? Что ему от этого?
— Такой человек! Ему же неймется, если кому-то хорошо. Но самое ужасное, что мы должны в этом участвовать! — сокрушалась Буланова.
— Можно и отказаться.
— И что тогда? Я не имею в виду, что нам не поздоровится — я согласна. Но если бы от этого был какой-нибудь толк! Он тогда «отловит», как он выразился, еще кого-нибудь из наших. И все равно — выйдет по его. Шорина и Феклушин всегда к его услугам, например. Как страховочный вариант. И многие другие тоже. В итоге только отравим себе жизнь, и все.
— Как это гнусно, Тоня! Но ты, несомненно, права. Не хочется из-за этого менять работу, чтобы опять все начать с нуля на новом месте. Что, еще по чашечке?
— Я бы с удовольствием, но пора домой. И так полдня на смарку. Все настроение, гад, испортил!
— Тогда пойдем!
Мы с Булановой уже полдня рыскали по корпусу в поисках недостатков, заглядывая во все щели, и невольно наслаждались не по-советски высоким качеством строительных работ. Мы предпочли не разделяться и ходить вдвоем. Как видно, шефу так и не удалось больше никого «отловить», чтобы увеличить нашу компанию. Или, что вероятнее всего, у него до этого просто руки не дошли.
— Чудесная работа! Я просто удивлен — так здорово все сделано! Нечего и записать. Верно, Тоня?
— Не говори, Гена! Как не у нас! Хоть самим испорти и запиши, чтобы шефу рот заткнуть.
Секунду помолчав, она добавила:
— Но надо же что-то написать. А то скажет — мы только прогуляли и ничего искать даже не думали.
— Что ж, начнем сначала, только в обратном порядке. С крыши до гаража внизу.
На крыше все было в норме. Крыша, как крыша. Рубероидное покрытие, кирпичные бортики, башенка с приваренной железной лесенкой.
— Тоня, смотри-ка, одна из перекладин лесенки немного косо приварена. Но это почти незаметно, несущественная мелочь.
— Все равно давай запишем, — она раскрыла тетрадь и записала.
— Так. А что на пятом этаже не так?
Я отворил дверь с надписью «Аспирантская».
— Смотри-ка, Гена. Дверная ручка немного шатается. Это, что ли, записать?
— Стыдно, конечно, такое записывать, но больше, как видишь, нечего.
Она снова записала и посмотрела на меня мученическими глазами.
— Дальше пошли, — предложила она.
Нам удалось сделать только пять записей. Больше мы ничего не смогли найти, как ни старались.
— Пойдем, Тоня, хоть это доложим. А то шеф уже, наверное, извелся в ожидании.
Шеф посмотрел наши записи и скривился так, словно ему без воды дали добрую порцию хинина.
— Взрослые люди! C высшим образованием! Студентов учите! И, кстати, неплохо учите! А тут беспомощные, как малые дети! Вы что, недостатки искать не умеете? Детский сад, да и только! Когда вы уже, наконец, перестанете ходить в коротких штанишках? Опять все придется самому делать! Ну почему, почему я ни на кого не могу опереться? Без Валентина Аркадьевича даже унитаза не поставят! Пойдемте со мной оба!
Войдя в холл первого этажа, шеф решительным шагом подошел к окну.
— Смотрите — вот краска отстала. Пузырем поднялась, видите?
Он нервными движениями принялся расковыривать ногтем небольшое вздутие краски на раме.
— Вот — лупится, видите? Запишите, Тоня.
— Это же такая мелочь, Валентин Аркадьевич! На это и внимания никто не обратил бы, — прокомментировала Буланова.
— Печально, что вы не обратили. Этак этим проходимцам и премию дать придется! А вот, смотрите, шпингалет косо установлен! Удивляюсь, как вы могли этого не заметить! Или вы специально этому «Чугуну» подыгрываете? Пишите, Тоня! Дальше пойдем! А вон, смотрите — наличник отстает! Пишите, Тоня, все пишите! В аудиторию пойдемте! А вот и плинтус тоже отстает, — он носком стал толкать плинтус, указывая на щель.
— Валентин Аркадьевич, это же совершенно несущественные мелочи. Они все равно в расчет не идут, — сказал я.
— Наивный вы человек, Гена! Когда мелочей много, в расчет идет суммарный, вернее, интегральный эффект. А то, что эта строительная братия премию получит — существенно? То-то! Смотрите, вот здесь шпаклевка выскочила. Тоня, Вы пишете? Пишите все! И нумеруйте по порядку: первое, второе, третье… В дверной петле одного шурупа нет! Видите? Вы пишете? Дальше пойдем! Детский сад мне с вами, да и только!
Мы поднялись на крышу. Ампиров перегнулся через бортик.
— Тоня, пишите. Торцевая стенка смолой испачкана!
— Да сколько там испачкано! Пятнышко какое-то! Пять минут потереть кирпичом — и все! Стоит ли такое писать? — открыто возмутился я.
— Обязательно писать! Обязательно! Так это же надо тереть! А то, что мы написали? Сколько там таких мелочей набирается? Кстати, какая это по счету запись уже?
— Двести сорок третья, Валентин Аркадьевич! — сказала Буланова, чуть не плача.
— Закончим на этом. В конце не забудьте поставить «и так далее».
Тридцатого апреля мы все пришли на торжественную сдачу в эксплуатацию нашего радиофизического корпуса. После хвалебных речей председателя комиссии по приему слово взял Ампиров.
— Хорошие слова — «принять с оценкой “отлично”», «сдано в срок», «поощрить премией»! Все сейчас так хорошо и красиво говорили, что я невольно заслушался и даже забыл о той массе недостатков, которую по моей просьбе обнаружили преподаватели нашей кафедры. Это им работать в новом корпусе, им сидеть в его лабораториях, ассистентских аспирантских, преподавательских! Им читать лекции в его аудиториях! И что же? Вот! Полюбуйтесь, сколько недостатков обнаружили преподаватели, даже не будучи специалистами в области строительства! Я сам лично все перепроверил и убедился, что преподаватели зафиксировали только малую часть имеющихся недостатков! Правда, уважаемая Антонина Саввична в конце написала — «и тэ дэ». И так далее! Лень? Думаю, что нет! Они просто устали записывать огрехи наших многоуважаемых строителей во главе с Иваном Ни-ка-норычем Тугуном! — Он сделал вид, что выговаривает эту фамилию с трудом. — Читаю по порядку.
Ампиров принялся зачитывать все, что мы накануне записали: первое… второе… третье… На сороковом он остановился. Ну, и так далее. Записано двести сорок три недостатка, а в конце — это самое «и тэ дэ».
— Валентин Аркадьевич! Это же не суть недоделки! Это мелочи, устраняемые в течение десяти минут! — возмутился Тугун.
— Каких там десяти минут! Я вот читаю уже дольше! Кроме того, их только записано двести сорок три! А сколько еще не записано? Комиссия, вон, слушать устала!
Он
