— Гм! Действительно в норме! Поднимаю обе руки, — обескуражено улыбнулся Ампиров.

— А ящик коньяка?

— Завтра утром, Иван Никанорыч! Утром!

— При тех же свидетелях. Идет?

— Ладно! Можем и других пригласить!

Ампиров явно не чувствовал себя проигравшим.

На следующее утро мы с прорабом и начальником участка по договоренности с шефом в восемь ноль-ноль ждали его у дверей кабинета. Здесь же были Исаков и Буланова. Потом прибежала Шорина. Она была в каком-то особо приподнятом настроении. «Это неспроста, — решил я, — что-то будет». И, как потом оказалось, не ошибся.

— Обманет ваш шеф, вот увидите, — сказал Тугун, выпуская огромный клуб дыма.

— Не может быть, — ответил я.

— А я вам говорю — обманет. Почему его до сих пор нет?

— Он человек занятой. Сами знаете, — возразила Буланова.

Мне было обидно слышать, как о шефе говорят непочтительно. Словно он был моим отцом. Хотелось наговорить Тугуну дерзостей.

Ампиров появился только в половине девятого. Они по-деловому переглянулись с Шориной и злорадно улыбнулись.

— Так, идемте ко мне в кабинет. Там рассчитаемся.

Мы дружно направились вслед за шефом. В кабинете было душно и смердело изоляцией. Окинув помещение беглым взглядом, я понял, что запах источает большая бухта кабеля, лежащая в углу под полиэтиленовой пленкой.

— Подождите, окно открою. Так. Я обещал Вам, Иван Никанорыч, ящик коньяка, если окажусь не прав?

— Обещали, Валентин Аркадьич.

— Получите! — Ампиров с едкой улыбкой открыл книжный шкаф и извлек оттуда маленький фанерный ящичек, на дне которого в игривых лучах утреннего апрельского солнца поблескивали маленькие коллекционные бутылочки трехзвездочного коньяка.

— Это не ящик, Валентин Аркадьич. Так не честно, не по-джентльменски.

— Ну почему не честно? Ящик обещал — ящик и поставил. Мы же не оговаривали, какой ящик и какие бутылки! Вот свидетели. Верно, товарищи свидетели?

— Не оговаривали — это верно. Но все, и Вы, в том числе, прекрасно знали, о чем речь. По векселям надо платить, Валентин Аркадьич!

Притворно улыбаясь и кокетливо сжимая губы трубой, Ампиров продолжал:

— Проиграл — поставил. А что не оговорили какой ящик — это уж Ваше упущение, Иван Никанорыч! Ха-ха-ха-ха!

— Ну, вы, Валентин Аркадьич, прямо-таки ходжа Насреддин. Но мы с Вами не в Бухаре. А здесь — это непорядочно.

И прораб спокойно покинул кабинет, даже не хлопнув дверью. За ним, храня олимпийское спокойствие, вышел Михалев.

— Как я этого прощелыгу, а? — ерничал Ампиров, — Мы же действительно не оговорили какой ящик. Он одно имел в виду, а я другое! Ха-ха-ха-ха! Верно?

Он искал у нас поддержки, оправдания перед самим собой, перед своей совестью. Но поддержала его только Шорина:

— Это было, конечно, непревзойденно! Я про себя смеялась до слез! Так остроумно наказать! Он рассчитывал на бесплатную выпивку, а тут — на тебе! Ящик, но какой ящик! Ха-ха-ха! Ой, я не могу! Ха-ха-ха-ха! Ну, Валентин Аркадьевич! Вы — гений!

Остальные молчали и переглядывались.

В конце дня Шорина нам высказала:

— Шеф очень обиделся, что вы его не поддержали в пари с прорабом.

— По-моему, твоя поддержка с лихвой это компенсировала, — отпарировала Буланова. — Лично я не могла на это смотреть!

— Я тоже, — добавил я.

Феклушин деланно расхохотался:

— А мне нравится, как шеф его — мордой в каку! Ха-ха-ха! Ой, класс! Ха-ха-ха! Правда, Виталий Никитич? Ха-ха-ха!

Исаков снял очки и начал их протирать. Глядя из-под густых бровей на Шорину, он с улыбкой прокомментировал:

— Со стороны это, конечно, смешно. Но прораб сказал верно: по векселям надо платить. Так нечестно и непорядочно.

— А они, ты думаешь, порядочные? — кипятилась Шорина, — Посмотри, сколько они стройматериалов разворовали! А сколько раствора просто так пропало по их вине! Он еще до того сто раз наверстал нынешнюю потерю! Пусть теперь на собственной шкуре почувствует, каково это, когда с тобой поступают нечестно!

— Это уже другой вопрос, Элеонора Спиридоновна, — сказал с улыбкой Кусков, не вынимая рук из карманов, — но раз уж договорились, да еще при свидетелях — нужно по счету заплатить сполна!

— Не корчи из себя клоуна, Виталя! Ты же умный парень и прекрасно знаешь, что к чему! — выпалила Шорина и, хлопнув дверью, вышла из преподавательской.

— Да что Вы ее убеждаете? — медленно и как бы между прочим процедил Окин, — Пусть себе на здоровье хвалит своего шефа. А вы молчите — и все. Это именно тот случай, когда молчание красноречивее всяких слов.

Юлий Гарбузов

28 октября 2001 года, воскресенье

Харьков, Украина

22. Премия за радиокорпус

Приближались майские праздники. Кафедра уже успела устать от занятий, науки, индивидуальных поручений и шефовых заморочек. Каждое занятие давалось с трудом. Требовался отдых — хотя бы небольшой. И в этот день мы с Булановой решили убежать домой сразу после лабораторной работы, которую проводили в паре. Вот, наконец, прозвенел долгожданный звонок, и мы вытолкали студентов из лаборатории. Я уложил вещи в портфель, надел плащ и ожидал, пока приготовится Антонина.

— Гена, — сказала она, — я сейчас. Вот только свои записи возьму, и сразу бежим. Дома хочу кое-что успеть сделать. Надо умотать, пока шеф не заявился с каким-нибудь «срочным поручением».

Она принялась рыться в ящиках своего стола, перебирая тетради, которых у нее было несметное количество.

— Тоня, скорее, а то и вправду шефа нелегкая принесет!

— Вот, я уже готова. В соответствии со всеобщей теорией стервозности эта проклятая тетрадь попалась мне в последнюю очередь! Видишь?

Она стала перед зеркалом и начала причесываться, готовясь к выходу.

— Гена, как мне в этой шапочке? Ничего, а? Или лучше идти вообще без головного убора?

— Нормальная шапочка. Пошли скорее. Хочется хоть сегодня прийти домой пораньше, как все нормальные люди.

— Посмотри, может лучше в косыночке? Это мне муж на Восьмое марта подарил.

Косыночка была очень легкой и по-весеннему яркой. Она действительно была ей больше к лицу.

— В косыночке, пожалуй, лучше. Иди в ней. Только поскорее. Уж очень долго тебя ждать приходится, — ответил я, не скрывая нетерпения.

— Подумаешь! Один раз пять минут попросила подождать, так тебе уж и некогда. Лучше пальто мне подай.

Я направился было к вешалке за ее пальто, но тут мы услышали, как открылась и закрылась дверь в лабораторию, отделявшую преподавательскую от коридора. По четким шагам мы узнали походку шефа, направлявшегося в нашу преподавательскую. Дверь распахнулась, и вошел Ампиров с традиционно озабоченным видом. «Про волка промовка, а он тут как тут», — подумал я, готовый растерзать Буланову в клочья.

— Здрдавствуйте! — поздоровался он и сел за крайний стол.

Шеф был явно в хорошем настроении, но в данный момент нам