Гравий захрустел по дорожке, дрогнули ветки старой сирени, иКирилл даже отступил немного. После всех этих криков и громких указаний оножидал почему-то увидеть маленькую верткую женщину в сарафанчике, а из калиткивыступила статная красавица неопределенных лет — скорее молодая, чем старая.Она была гладкая, золотоволосая, как будто вся подогнанная, как корпус гоночнойяхты.

— Настя? — спросила она строго, но посмотрела почему-то наКирилла.

— Добрый день, — сказал Кирилл.

— Я сейчас заеду, — громко пообещала из машины Настя, — инормально поздороваюсь. Тетя Нина, это Кирилл. Только ты сразу на него небросайся, ладно?

— Это, конечно, не мое дело, — заявила золотистая иблестящая тетя Нина очень твердо, — но, по-моему, вы совершенно напрасноприехали, уважаемый. Я не знаю, зачем Насте понадобилось приглашать совершеннопостороннего человека. Ей простительно, она все еще переживает смерть бабушки,но вы-то должны иметь понимание и такт!..

«Ото!» — подумал Кирилл.

— Перестань, тетя Нина! Я же тебя вчера просила!

Значит, вчера она выдержала еще и битву с родными,отвоевывая его присутствие! Это укрепило его в ненависти к большим семьям, авслух он сказал со всей приятностью, на которую только был способен:

— Понимание и такт у меня начисто отсутствуют, — иулыбнулся, — и вы в этом скоро убедитесь, Нина Павловна.

Произошла некоторая всеобщая пауза, за которую КириллКостромин себя похвалил.

— Настя, заезжай, — спохватилась догадливая Муся, — ты вгород сегодня-завтра не поедешь?

— Нет, наверное.

— Тогда Дмитрий Павлович сможет поставить машину у самыхворот.

Дмитрий Павлович — Настин отец. Есть еще мать ЮлияВитальевна, тетя Александра, Соня, Владик, Света и Сергей, которые никак немогли решить, кому из них открывать ворота.

С ума сойти можно.

Кирилл Костромин предпочитал жить один. Это такое счастье,когда никому ничего не должен, когда все зависит только от тебя, когда не нужнодавать объяснений, и спрашивать разрешения, и подстраиваться, и отчитываться, и«взаимовыручать» друг друга, как учили его родители.

Тетя Нина еще постояла некоторое время, но, так как Кириллне обращал на нее никакого внимания, смотрел сквозь темные очки на Финскийзалив, как бы в порыве безудержного восторга, повернулась и пошла в сторонудома. Кирилл слышал за спиной удаляющийся шелест гравия.

— Зачем вы так резко? — тихо спросила рядом помощница Муся.— Нина Павловна у нас женщина непростая. Вы уедете, а Насте теперь достанется.

— Не достанется, — сказал Кирилл, не поворачиваясь, — ей непять лет.

Он не видел, как Муся пожала плечами, но она совершенноточно ими пожала и полезла обратно в черную смородину.

Кирилл медленно повернулся и посмотрел на дом.

Может быть, потому, что был день и солнце плавилось в небе,как кусок оранжевого мороженого, и залив блестел по-дневному приветливо, идеревья, изнемогшие от зноя, стояли не шелохнувшись, островерхий дом казалсяожившим и помолодевшим, как будто обретшим второе дыхание. Пахло свежескошеннойтравой и близкой водой залива.

Дальше до поворота был только один дом, стоявший вплотную кразбитой дороге. Поначалу Кирилл решил, что он необитаем, но потом заметилновую собачью будку и примятую калиткой траву и посмотрел на окна. Он знал, чтопо окнам всегда можно определить, живут в доме или нет. Стекла не мыли многолет. Солнечный свет заливал мутную поверхность, делал ее слепой. Крепкиенекрашеные рамы, избитые дождями, были серыми от лишайника.

Кто-то из окна смотрел на Кирилла. Он видел только силуэт,раздробленный пыльным стеклом. Силуэт был неподвижен и темен, как сфинкс.

Кто живет в этом доме? Почему смотрит так пристально? Почемусидит за пыльным стеклом, когда на улице жара и светит солнце?

Неуловимое движение, тень — и силуэт исчез. Привидение там,что ли, бродит?

Кирилл закинул на плечо лямку рюкзака, задрал на лоб очки,вошел в калитку и тихо прикрыл ее за собой. Муся в кустах пела себе под нос:«Лодочка вдоль берега медленно плывет».

— Значит, мужчина жизни — это вы, — произнес совсем рядомнасмешливый женский голос, и Кирилл резко обернулся. Он не любил, когда егозаставали врасплох, — а Настя вас так долго скрывала! Чем это вы так оскорбилимою мамашу? Она сказала, что вы хам.

Света, понял Кирилл. Двоюродная сестра, дочь яхтообразнойНины Павловны.

Ноги от коренных зубов, груди под тонкой футболкой вызывающеаппетитны, кожа безупречно свежа и в меру смугла, ногти на ногах и рукахвыкрашены в один цвет — приятный и непошлый, джинсовые шорты обрезаны так, чтособлазнительно блестит в конце полоска незагорелой кожи.

Всемилостивый святой Петр, подумал Кирилл Костромин.

— Что это вас так проняло? — спросила Света, внимательно нанего глядя. — Или вы желаете изменений в программе?

— Ка… ких изменений? — пробормотал он, запнувшись.

Торжество явственно обозначилось на красивом загорелом лице.

— А любых. Я женщина свободная и раскрепощенная. А вы?

— Кирилл, вас Настя ждет у крыльца, — проговорила рядомдавешняя Муся, — может быть, кофе сварить? До ужина еще далеко, мы не готовили.Свет, а вас Нина Павловна звала.

Кириллу стало смешно.

— Не переживайте, — сказал он Мусе и опустил на глаза очки,— все будет нормально.

— Насчет изменений в программе вы подумайте как следует, —проговорила ему в спину невозможная Света.

— Я подумаю, — пообещал Кирилл.

Насти не было у крыльца, должно быть, бдительная Муся всепридумала, и, сбросив легкий рюкзак на нижнюю ступеньку, он посмотрел посторонам.

За домом визжала газонокосилка — интересно, кто там косит,родственник Сергей или специальный садовник? Как это называется, чтобы былокрасиво и необидно? Помощник по саду, наверное.

На террасе звенели чашки — кто-то уже сварил кофе исобирался пить. Старая сирень грела на солнце плотные темно-зеленые листья,стояла неподвижно, словно не дыша.

Кирилл посмотрел в глубину сада, пытаясь определить, гдекончается одна усадьба и начинается другая, та, в которой обитают привидения,но не определил.

Привидения привидениями, но трава у калитки была примятавполне материально.