— Ничего вы не выясните, — сказал Кирилл. Ее самоуверенностьего раздражала.

— Почему?

— Какой номер у моей машины?

— Что?!

— Номер. Номер моей машины вы помните?

— Нет. А почему я должна помнить?

— Потому что вы рядом с ней полчаса стояли. И не запомнили?Вы же на номера смотрели и спрашивали, из Москвы я или нет?

Она молчала.

— Номер вашей «Хонды» Р468ХХ. Портфель вы кладете не насоседнее кресло, а запихиваете между сиденьями. Кстати, непонятно, как вам приэтом удается ставить машину на «ручник». Когда вы за рулем, сигарету вы держитев левой руке.

— Господи, — пробормотала она, — как вы все это заметили?!

— Я начинал дальнобойщиком. Если трассу не знаешь, состоянки лучше не выезжать. Вам как раз со стоянки выезжать нельзя. Вы ничеговокруг не видите, наблюдать не умеете, детали вас не интересуют. Какой из вассыщик? Что именно вы станете выяснять за эту неделю? Кто из многочисленныхродственников ненавидел вашу бабушку больше всех?

— Не знаю, — потерянно сказала она, — я об этом не думала.

— Кто еще упоминается в завещании? К кому перейдут дом ибриллианты в случае смерти нынешних наследников? Вашей, к примеру? Или этойСони, которая получила ожерелье? Сколько оно может стоить? Тысячу долларов?Две? Десять? Где она станет его хранить, если оно на самом деле чего-то стоит?Кому из ваших так нужны деньги, чтобы из-за этого убить? Вы все это выяснили,обдумали и приняли решение, так?

— Нет, — сказала она. — Не так.

— Не так, — повторил Кирилл, — об этом я и говорю.

И попросил у официанта средиземноморский соус. Он любилозадачивать прислугу.

— Не лезьте вы в это дело, уважаемая госпожа Сотникова.Настя. Ни черта вы ни в чем не разберетесь, только дров наломаете.

— Вы правы, — согласилась она и стала с ожесточениемкромсать нежное мясо, — конечно, вы правы. Только я все равно должна выяснить,кто убил мою бабушку. И за что.

— Ясно, — подытожил Кирилл, — как вам вино?

— «Шаторез», лоза пятьдесят третьего года? — спросила онаязвительно. — Так это называется?

— Послушайте, — возмутился он, — зачем вы мне грубите? Этоне я вас, это вы меня приглашаете на свидание, уже во второй раз.

— У нас свидание? — ничуть не смутившись, уточнила она.

— Нет, — буркнул он.

— Так я и знала.

— Что вы знали?

— Что у нас не свидание.

— А вы думали, что у нас свидание?

— Мне не везет на свидания, — пожаловалась она, словнозабыв, что они почти ссорятся. — Бабушка всегда меня ругала, говорила, что яслишком большое значение придаю этому вопросу. Те, с кем мне хочется пойти насвидание, меня почему-то не приглашают. А с кем не хочется, я не хожу. Хорошо,что вы в Москву уезжаете, а то бы я вас опять пригласила и чувствовала себяидиоткой.

Тут Кирилл Костромин перепугался.

У него со свиданиями тоже была большая проблема.

Никогда в жизни, с тех пор как ему исполнилось двадцать, егоне интересовали многометровые ноги и голливудские груди. До двадцати они имелиосновополагающее значение, а потом перестали. Все это было хорошо как бы вдополнение к чему-то более человеческому, а ничего человеческого ему непопадалось.

Время от времени он, конечно, затевал какие-то более илименее бессмысленные романы с ногами и бюстами, но очень быстро уставал ирасставался безболезненно и легко. Все его ровесницы давно были разобраны, аоставшиеся или никуда не годились сами по себе, или были ему неинтересны. Егопугали до полусмерти женщины-вамп, помешанные на карьере, и осатаневшие отодиночества и нищеты старые девы, бросавшиеся на него, как быки на матадора. Сюными созданиями он маялся от скуки, слушать Децла не желал, не знал по именамзнаменитых диджеев и не хотел получить в подарок «уникальное Пепси-радио».Однажды он провел выходные с девицей, которая искренне считала, что ИосифБродский — это древнееврейский философ. Между прочим, девица обучалась впрестижнейшей юридической академии и слыла там за начитанную.

Хорошо хоть, она не считала, что он американский модельер.Повезло Бродскому.

Не то чтобы Кирилл Костромин был блестяще образованныйинтеллектуал, но все же ему хотелось иногда поговорить хоть о чем-нибудь,отличном от сезонных скидок в «МЕХХ», и о том, что вчерашняя премьера в«Кодаке» — «полный отстой». Впрочем, если попадались такие, которые посещали«МЕХХ» и «Кодак», можно было считать, что ему повезло. Хуже обстояло с теми,кто посещал дискотеку «От винта» и бар на Преображенке.

Настя Сотникова была первой женщиной за много лет, с которойон на самом деле разговаривал. И это его путало.

— Кирилл Андреевич, я просто так сказала. Вы небеспокойтесь. Это мой родственник Владик считает, что у меня помрачениерассудка, а на самом деле я вполне дееспособна. Я не стану больше приставать квам со свиданиями. Честно. Спасибо и на этом. Вам когда в Москву?

— В понедельник я улетаю в Дублин. Отсюда, из Питера.Вернусь через две недели, тогда и поеду в Москву.

— У вас отпуск или командировка?

— Отпуск.

— Господи, это такое счастье — отпуск. Когда вы вернетесь, яуже все буду знать.

— Ну да, — сказал Кирилл жестко, — или вас к этому временипохоронят рядом с бабушкой.

— Почему? — спросила она испуганно.

— Да потому, что, как только вы полезете со своимивыяснениями в банку с пауками, паук-убийца от вас избавится. От вас избавитьсялегче легкого. Даже не на счет «три», а на счет «раз». Въедете вы на вашейдохлой машине в какую-нибудь речку, благо речек тут у вас полно, и дело сконцом.

— Я не въеду, — проговорила она храбро, — я машину десятьлет вожу.

— Да от вас и не требуется въезжать. Вас где-нибудьпридушат, а машину под горку скатят, только и всего. Вы ведь дажеприблизительно не представляете себе мотивов. А вдруг и вправду какие-нибудьденьги замешаны, отличные от тысячи долларов? Или произведения искусства? Выбабушкины документы, дневники, бумаги смотрели? Наверняка ведь они в доме есть,если она в нем всю жизнь прожила.

— Нет, — сказал Настя, чувствуя себя круглой идиоткой, —ничего я не смотрела. Я посмотрю сегодня. У меня как раз будет время допонедельника.