— До понедельника! — фыркнул Кирилл.

— Кофе? — нежно спросил выткавшийся из воздуха официант. —Эспрессо? Капуччино?

— Мне, если можно, большую чашку, — попросила Настя иулыбнулась официанту, чего Кирилл никогда не делал. Официант улыбнулся в ответвполне человеческой улыбкой, — и покрепче.

— Мне то же самое и минеральную воду «Перье». Холодную. Слимоном. И сигареты «Парламент».

— Конечно.

Настя посмотрела в спину официанта, который двигался какбалетный танцор, а потом взглянула на Кирилла:

— Неужели вы и вправду считаете, что меня могут… убить?

— Убили же вашу бабушку, — он равнодушно пожал плечами, —почему не могут убить вас?

— Потому что это невозможно, — выговорила она отчетливо, —невозможно, и все.

— Возможно все.

— Нет, — сама себе сказала она, — нет. Не может быть.

В эту секунду, когда она сказала себе «не может быть», онпринял решение.

Оно пришло само, как все важные решения в его жизни, и ондолжен был только сделать выбор — принять его или забыть о нем. За десять летиз водителя большегрузных машин он стал владельцем процветающей, агрессивной ихищной, как новорожденный динозавр, компании. Он умел быстро и правильнооценивать приходящие к нему решения.

Он ничего не потеряет, кроме времени. Если попытка будетнеудачной, он впишет ее в графу «непредвиденные обстоятельства» и станет житьдальше. Если она окажется удачной — ну хоть на этот раз! — никакие Децлы, азаодно и Бивисы и Бадхеды женского пола ему больше не понадобятся.

«Ах, как намаялась я с тобой, моя попытка номер пять» —завывал кто-то у него в приемнике, когда он ехал в Питер.

И все-таки было очень страшно.

Несмотря на тридцать два года, на опыт, на отточенное замного лет умение контролировать ситуацию и оборачивать ее в свою пользу.

— Настя, — сказал он, в затылке стало тяжело, — бросьте выэту вашу затею к черту. Поехали со мной в Дублин. В понедельник. Хотите?

К ее чести, она не стала корчить никаких рож и с возмущениемвыбегать из зала тоже не стала.

— Нет, — сказала она спокойно, — не хочу.

— Почему?

— Вы мне очень нравитесь, — объявила она решительно, — я нехочу с вами никакого отпускного романа. Я потом из него не вылезу много лет. Ноза предложение спасибо. Вы мне польстили.

В затылке немножко полегчало.

Он ей нравится. Он нравится ей так, что она опасается, чтовлюбится в него. Если только он все правильно понял.

— Я не маньяк-убийца, — сообщил он на всякий случай, — и уменя нет жены и трех малюток.

— Как это вас никто до сих пор не слопал? — искреннеудивилась она.

— Меня слопать трудно, — сказал он, быстро соображая, чтоделать дальше, — я очень осторожный. Близко никого не подпускаю.

Она кивнула:

— Правда, спасибо вам, Кирилл Андреевич.

— Пожалуйста, — ответил он, рассердившись, — не за что. Разне хотите в отпуск, давайте попробуем с другой стороны.

— С какой стороны?

— С другой. Давайте проведем это ваше чертово расследование.Все равно без меня вы не справитесь. Отпуск нам не подходит, пусть будуттрудовые будни.

— Какие будни, Кирилл Андреевич? — спросила она осторожно,рассматривая его, словно пытаясь на взгляд определить, не сошел ли он с ума. Они сам хотел бы это знать. — Вы же послезавтра улетаете в Дублин.

— Я могу улететь в Дублин через неделю. За неделю мывыясним, что произошло с вашей бабушкой, вы проникнетесь ко мне уважением иблагодарностью, и я этим воспользуюсь, чтобы вас соблазнить.

— Вы от меня без ума? — уточнила она.

— Вы мне даже не нравитесь, — сообщил он, — но у вас естьчувство юмора, характер, зеленые глаза, и вы знаете стихи «каждый выбирает посебе». Этого мне пока достаточно.

— Я еще говорю по-английски, играю на пианино и пекуизумительные плюшки, — доложила она голосом первой ученицы, — могу наизустьпродекламировать стихотворение «Памяти Добролюбова». Девятый класс среднейшколы. Пушкин написал «Евгения Онегина», а Лев Толстой «Анну Каренину».

— Вы точно уверены, что не наоборот?

— Сто пудов, — сказала она сосредоточенно, и он захохоталтак, как никогда не хохотал в ресторанах — громко и от души.

Он вообще никогда не делал на публике ничего такого, чтомогло бы поставить его в дурацкое положение. Он все время контролировал себя какбудто со стороны, ему всегда было дело до того, кто и что о нем подумает.

Спохватившись и даже вроде устыдившись, он хлебнул горячегокофе, поморщился и быстро запил водой.

— Ну что?

— Я не очень понимаю, как все это будет, Кирилл Андреевич, —сказала она неуверенно, — а вы?

— А я понимаю. Вы привезете меня в Петергоф и скажетеродственникам, что я и есть… ваш Кира. Вряд ли кто-то из ваших с ним знаком.Или знаком?

Она отрицательно покачала головой.

— Ну вот. Видите, какой я умный. Мы вместе попробуемопределить убийцу, при условии, что было убийство и что родственники имеют кнему отношение. Если в конце недели мы не перегрызем друг другу глотки, значит…

Значит, расчет был правильным, и ты сможешь успокоиться иперестать искать среди ног, бюстов и акульего щелканья зубастых пастей кого-то,кто был бы тебе просто приятен, с кем можно было бы поговорить, кто никогда нестанет называть тебя Кирой, с кем можно будет разделить Дублин, и уют старогоотеля, и субботнюю утреннюю лень, и бутылку пива — одну на двоих — передтелевизором, и суматоху сборов на работу, и накатывающую временами усталость ибезысходность.

Может быть, он даже расскажет ей про то, как ненавидитбедность, и как весь класс смеялся над ним, когда на физкультуре он пыталсявсунуть ноги в войлочных башмаках в ременные крепления доисторических лыж, икак недавно в Австрии он купил себе самые дорогие горные лыжи. Купил простопотому, что ненавидел те, со свиными перекрученными ремнями вместо креплений.

Он никогда и никому об этом не рассказывал.

— То есть всю неделю вы будете жить со мной в бабушкиномдоме и делать вид, что вы и есть Кира, — уточнила она с дрожащей нервнойулыбкой, — вы познакомитесь с моими родными и станете следить за ними, чтобыопределить, кто из них убийца. Они будут думать, что вы мой… любовник, а насамом деле вы советский разведчик Максим Максимович Исаев.