— Ну да, — согласился Кирилл, — а через неделю мы с вамиулетим в Дублин. Отдыхать. Если вы захотите, конечно.

— И если вы захотите тоже.

Он кивнул и закурил свой «Парламент», не веря в то, чтотолько что сделал. Предложил себя в любовники девице, которую видел второй разв жизни.

Да еще так… настойчиво предложил. И решился перенести нанеделю отпуск, и ввязывался в дикую историю с поиском убийцы ее бабушки средиее же родственников.

На это был способен тот Кирилл, что толкался в кафе «Сайгон»среди неформалов всех мастей. Этот Кирилл Костромин ни на что такое не былспособен. По крайней мере, до сегодняшнего дня он знал совершенно точно, что неспособен.

— А жить всю эту неделю мы с вами будем в одной комнате? —спросила она все с той же нервной улыбочкой.

Он посмотрел на нее и ничего не ответил.

— Хорошо, — вдруг сказала она громко, непозволительно громкодля сытой ресторанной приглушенности, и он посмотрел по сторонам, не слышит лиих кто. — Без вас я действительно не справлюсь, а помощи больше ждать неоткуда.Хорошо.

— Я не частный сыщик, — произнес он с нажимом, — по правдеговоря, эта часть соглашения интересует меня меньше всего.

И тут она улыбнулась ему и неожиданно сняла очки. От этогодвижения, совсем не интимного и нисколько не кокетливого, Кирилл Костроминвдруг стал реже дышать.

Без очков она казалась совсем молоденькой и немножкорастерянной, как все близорукие люди. На щеках горели два ярких пятна — должнобыть, разговор с ним, особенно в финальной части, дался ей нелегко. Изящныескулы, прямой нос, виски с тонкими ниточками вен. Ровные брови и очень зеленыеглаза. Анастасия Сотникова. Ничего особенного.

— Завтра я встречаюсь с партнером, — заговорил онрешительно. Нужно было сделать над собой усилие, чтобы дышать нормально, и онего сделал. — Мы завтракаем здесь в десять. Когда начинают собираться ваширодственники?

— По-разному. Сережка приедет сегодня. Света завтра. Соню итетю Александру привезет папа. Тоже, наверное, завтра.

— Вы сможете завтра днем за мной заехать? Кстати, этот вашКира кто? Тренер по плаванию?

— По теннису, — сказала она и сильно покраснела, до глаз, добледных висков, — это ужасно, что вы все понимаете. Я так не могу.

— Значит, на своей машине я не поеду. Или никто не знает,что он тренер?

— Только бабушка знала.

— Это ничего не значит. Она могла рассказать любому. Вампридется за мной заехать. Машину я оставлю здесь.

Он терпеть не мог оставаться без машины. Он всегда был намашине. Без нее он чувствовал себя, как собака, привязанная к многопудовойгире. Вроде передвигаться можно, а вроде как и нельзя.

Во что он ввязался?!

— Вы привезете меня на дачу и скажете, что хотите показатьменя родным, раз уж выпал такой случай и все собрались вместе. Кстати, можно необъявлять, что я тренер. Если кто-то знает, это выяснится само собой, а еслинет, то лучше помалкивать. В теннис я все равно не играю. И постарайтесь всевремя ходить за мной или по крайней мере быть в поле моего зрения. Ну, какбудто вы в меня влюблены и не в силах со мной расстаться. Черт его знает, может,вашу бабушку и в самом деле убили.

— Вы думаете, что меня тоже могут… убить?

— Не знаю, — ответил Кирилл тихо, — все возможно.

* * *

Чахоточная «Хонда» затормозила у кованых железных ворот, иКирилл внимательно посмотрел на Настю. Она разжала ладони. На блестящемпластике руля остались быстро тающие влажные пятна.

— Я боюсь, — сказала она одними губами.

— Мы с вами на «ты», — напомнил он, — через неделю мысобираемся в отпуск. У нас все хорошо.

— У нас все плохо, — выговорила она, — я привезла васпотому, что думаю, что кто-то из моих родных убийца. Господи, это невозможно!

— Вы привезли меня потому, что в меня влюблены и хотите,чтобы семья со мной познакомилась. Только не переиграйте. Все равно в звездымирового кинематографа мы с вами не годимся.

— Не годимся, — согласилась она.

Кирилл улыбнулся и, перегнувшись через портфель, втиснутыймежду сиденьями, потянулся и поцеловал ее в щеку. А потом еще раз, в ухо.

Прямо перед собой она увидела серые очень внимательныеглаза, в которых не было никакого чувства, только настороженность. У него былиприятные губы, не мокрые и не скользкие, и пахло от них хорошо — всю дорогу онмусолил «Орбит белоснежный», и это жевательное движение удивительно ему не шло.

Отстранившись, он некоторое время молча смотрел на нее, апотом выбрался из машины. Открыл заднюю дверь и потянул с сиденья объемистыйжелто-серый рюкзак.

— Ты машину в гараж загонишь? — спросил он, наклонившись кее окну. — Или здесь оставишь?

— Наверное, в гараж, — ответила она немного дрожащимголосом, — папа приедет, ему негде будет встать.

— Настена, это ты приехала? — бодро закричали с участка. —Света, открой ворота, Настя приехала!

— Я не могу! Пусть Сережка откроет!

— Сережа! Сережа, открой, Настя приехала! Сережа! Ты что, неслышишь?

— Я сейчас открою, — раздался где-то поблизости решительныйженский голос, и из кустов смородины выбралась молодая женщина в джинсах имайке. Выбравшись, она оказалась прямо перед носом у Кирилла.

— Здравствуйте, — сказала она и улыбнулась.

— Здрасти, — сказал Кирилл.

— Мусенька, привет, — за спиной у Кирилла произнесла Настя,— вечно тетя Нина какой-то шум поднимает. Я вполне могу сама открыть ворота.

— Я уже открываю, — ответила решительная Муся. Под мышкой унее были грязные нитяные перчатки, волосы перевязаны косынкой, как будтобанданой.

— Кирилл, это Муся, бабушкина помощница по дому. Муся, этоКирилл. Мой… друг.

— Я уже поняла, — сказала помощница по дому и улыбнулась. Отглаз у нее разбежались морщинки. Кирилл с удивлением подумал, что она совсем нетак молода, как ему показалось сначала, — теперь я Настина помощница по дому.Агриппина Тихоновна умерла. Настя вам, наверное, рассказывала.

— Рассказывала, — согласился Кирилл.

— Муся, почему Настя не заезжает? С кем ты тамразговариваешь? А Настя где?!

— Тетя Нина, я здесь, не шумите!