– Да сколько еще языком молоть попусту! – вдруг вцепился вруку Игнатия – и выдернул его из кареты с таким проворством и легкостью, словноэто был не сильный, рослый молодой мужчина, а тщедушный ребенок.

«Спрятаться под сиденье! – мелькнула у Ирены суматошнаямысль. – Меня не найдут, потом убегу…»

Ирена не сделала этого не только потому, что пространствопод сиденьем было забито багажом, да и поздно пришла эта мысль: Булыга сновазаглянул в карету и уставился на Ирену. Что ж, показать ему свой страх, замешательство,сделать его свидетелем своего унижения? Далекий предок Ирены, князь МихаилИзмайлов, был жестоко изрублен пугачевцами и погиб, ненавидя, обличая их, но непоказав ни страха, ни боли. Ирена тоже не дрогнет перед сворой взбунтовавшихсякрепостных!

– Отойдите, – пробормотала она, отчаянным усилиемудерживаясь, чтобы не стучали зубы. – Я выйду сама.

Мужик хмыкнул, но не сказал ни слова, старательно убрав рукиза спину.

Ирена выбралась из кареты и огляделась, ожидая увидеть толпымужиков, вооруженных топорами да вилами и жаждущих господской кровушки.

Однако просторная, с великолепным газоном и тщательно, дажеизысканно подстриженными кустами лужайка была пуста, на белых стенах ни следакопоти пожара, на ступеньках не видно крови убитых жертв. Значит, барский домне подожгли, с облегчением подумала Ирена, с одного взгляда пленившись егоклассическими, благородными очертаниями. Очевидно, предводитель бунтовщиков –этот самый Адольф Иваныч, управляющий, он и не дал озверелым мужикам разорить усадьбу.

Ирена вприщур, высокомерно глянула на главаря злодеев итолько сверхъестественным усилием подавила испуганный крик, наткнувшись набезжизненный, белесый взгляд. Он смотрел на нее, будто на пустое место. Да, этобунтовщик, опасный, беспощадный!

Адольф Иваныч между тем отвел взор от Ирены и уставился наИгнатия, который стоял перед ним, пытаясь принять самую надменную и независимуюпозу, однако поскольку он непрестанно одергивал на себе сюртук, выпрастывал изрукавов манжеты и поправлял безукоризненный узел галстука, то более походил надергающегося паяца, чем на человека, блюдущего свое достоинство.

– Не имею чести знать вас, сударь, – проговорил Игнатий,покончив наконец со своим туалетом и принимая позу со скрещенными на грудируками и высокомерно откинутой головой.

– Да и я вас, сударь, – отозвался неожиданно миролюбивымтоном Адольф Иваныч, не поднявшись, впрочем, с плетеного кресла, в которомсидел все это время, словно хозяин, принимающий докучливого гостя, от которогоне в силах отвязаться. – Однако природная сообразительность помогает мнепонять, что передо мной – Игнатий.

– Сын графа Лаврентьева и его единственный наследник! –громким, срывающимся голосом провозгласил Игнатий. – И ваш новый господин!

Адольф Иваныч поцокал языком, потом слегка раздвинул своитяжелые губы в сочувственной улыбке.

– О, это ест прискорбная ошибка! – изрек он, причем в речиего на мгновение проступил и тотчас погас холодный немецкий акцент. – Мойгосподин – Николай Павлович Берсенев, единственный и полноправный наследниквсего, без остатка, имущества покойного графа Лаврентьева. Он поручил мне, каксвоему управляющему, ведение всех дел в имении и дал на то законнуюдоверенность.

– Что? – недоверчиво переспросил Игнатий. – Наследник –Берсенев? Колька, кузен, что ли? Но по какому праву?!

– По праву ближайшего родственника, – терпеливо, не безблагодушия пояснил Адольф Иваныч. – Как известно, его сиятельство графЛаврентьев не оставил после себя ни завещания, ни законных детей, поэтомугосподин Берсенев, его племянник…

– Да вы никак ослепли? – со смешком перебил Игнатий. – Чтозначит – не оставил детей? А я, по-вашему, кто?

– Да вы никак оглохли? – с той же интонацией произнес АдольфИваныч. – Я ведь русским языком выразился: не оставил детей законных, рожденныхв браке! Вы же, сударь, насколько мне известно, не сын, а бастард. По-русскиговоря, выблядок!

Ирена глубоко вздохнула, но захлебнулась, замерла, в ужасеглядя на Игнатия. Сейчас, не снеся гнусного оскорбления, он накинется на этогоомерзительного немца и…

Однако Игнатий ни на кого не накинулся. Он только по-дамскивсплеснул руками и как-то воровато оглянулся на Ирену, словно проверяя, слышалаона слова Адольфа Иваныча или нет.

Очевидно, выражение ее лица сказало все, что Игнатий хотелзнать, потому что он вдруг напыжился, расправил плечи и сердито обернулся куправляющему.

– Ах ты, немецкая колбаса! – выкрикнул он возмущенным,однако неубедительным дискантом. – Да как ты смеешь так со мной разговаривать,racaille![7]

– Сам ты сволочь, – спокойно ответил немец. – Сволочь ивыблядок!

Вот это спокойное повторение и добило Ирену.

«Правда! – подумала она, чувствуя, как холодеют пальцы. –Это правда, о Господи! Так, значит, Игнатий – незаконный сын! Вот почему он былтак уверен, что мои родители не согласятся… но почему он мне ничего несказал?!»

Если бы некий вышний глас спросил ее в эту минуту, чего онабольше всего для себя в жизни желает, она взмолилась бы об одном: чтобы тесамые мужики с топорами и вилами появились две минуты назад, еще до того, какбыли сказаны ужасные слова. Ирена готова была умереть, только не узнать о том,что Игнатий, в которого она так пылко влюбилась, которому так доверчивопредалась, оказался внебрачным сыном, а главное – хладнокровно, расчетливообманул ее.

Она закрыла лицо руками. Незаконнорожденный! И она, ИренаСокольская, графиня, потомственная дворянка, – жена незаконнорожденного!

Эта новость была так ужасна, что Ирена не могла долгооставаться лицом к лицу с ней. «Но, может быть, Игнатий и сам не знал? –подумала она. – Может быть, его мать умерла, поэтому старый граф и не успел наней жениться? А Игнатий догадывался, что что-то не так, однако толком ничего незнал?»