Воцарилась тишина. Зайка схватила ложку, засунула своювыпечку в рот и ахнула:

– Да это же крахмал! Я обсыпала такой вкусный пирогкрахмалом!.. Конечно, несъедобно!..

Она выскочила за дверь, из коридора донеслись всхлипывания.Аркадий понесся следом.

– Заинька, – уговаривал он жену, – страшновкусно, просто пальчики оближешь, хочешь, съем весь пирог?

Манюня с грохотом отодвинула тарелку и накинулась насмущенного Александра Михайловича:

– Ну кто тебя просил уточнять, что ты ешь? Все-такипрофессия определенно накладывает на человека отпечаток! Да какая разница, чемпирог обсыпан, итак понятно – отраву дали, гадость жуткую. Ешь и молчи! Зайкавесь день его пекла!

Полковник сконфузился окончательно. Хуч, опасливо нюхавшийбисквит, принялся чихать.

Допив чай, я положила несчастный пирог в пакет: выброшу впомойку у ларьков, чтобы Зайка не нашла свое произведение в ведре. Скажу потом,что стряхнули крахмал и съели с превеликим удовольствием.

Александр Михайлович молча брел рядом по улице.

– Не расстраивайся, – пожалела я его. – СкороКатерина после свадьбы вернется, и Зайка перестанет экспериментировать.

– Да я не из-за этого, – отмахнулсяполковник, – день тяжелый выдался, и вообще грустно как-то и противно… истрашно одновременно.

– Почему? – Я присела у ларьков на лавочку.

– Чего только не навидался на работе, – вздохнулполковник, – пора бы вроде ко всему и привыкнуть… Я делю преступников нанесколько групп. Одни – просто придурки, не умеющие себя занять люди. Напились,подрались, схватились за ножи или сковородки, или табуретки, или что там ещепод руку попалось. В результате один в морге, другой в СИЗО. И жалко их, и злоберет… Других просто довели до преступления. Отец каждый день избивал дочь, вконце концов она его облила спящего кипятком из чайника. Или возьми такуюрасхожую историю – приехал мужик из командировки на день раньше, жена в кроватис другим. Он ее треснул как следует и убивать-то не хотел, случайно вышло… Этихможно только пожалеть. Есть и такие, кто сознательно шел на преступление,планировал, готовился… В последнее время появились наемные исполнители. Самоеинтересное, что и этих я понимаю. Как правило, без всяких нравственных тормозов– просто зарабатывают, как умеют… мерзкие, словом, личности. Но ужас состоит втом, что по улицам ходят сейчас полные отморозки! Пойми правильно, недушевнобольные люди, не маньяки, не клиенты психиатра, а рядовые граждане,готовые на все. И здесь я перестаю что-либо понимать. Мораль у них до крайностипроста: не нравится мужик – машину во дворе моет – убью, собака написала возлеподъезда – застрелю и ее, и хозяина… Вчера две девчонки, пятнадцать исемнадцать лет, сестры между прочим, убили семидесятилетнего старика, соседа полестничной клетке. Нанесли двадцать ножевых ранений, просто искромсали дедулю влапшу. Мотив: им показалось, что дед напустил на их семью порчу!Представляешь?!

Я только развела руками: ну что тут скажешь?

– Сегодня тоже ничего себе история… – продолжализливать душу полковник, – опять две сестры, но на этот раз одна убиладругую, а потом с собой покончила. Мотив – младшая получила роль в кино, астаршая – нет. Налила сестричке в чашку яду, смотрела, как та мучается, невызвала врача. А потом, видно, испугалась и тоже приняла отраву. Спрашивается,чего им не жилось? Две красавицы, молодые, здоровые. Одна блондинка, другаябрюнетка, девочки – просто загляденье! Нет, определенно народ сошел с ума…

– Как их звали, – уже зная ответ, спросилая, – девочек этих?..

– Анна и Вера Подушкины, – произнес ничего неподозревающий полковник.

У меня закружилась голова, хорошо, что сидела на скамейке.Рассказать ему о роли Веры в похищении детей? Нет, пока подожду. Иначе словабольше не проронит.

– Действительно ужасно! Как же такое произошло?

Оказывается, около одиннадцати утра соседка обнаружила, чтодверь Подушкиных приоткрыта. Думая, что безголовые девчонки забыли заперетьзамок, женщина заглянула в холл и позвала их. Но в квартире молчание и запахгари. Испугавшись пожара, соседка прошла в комнату и обнаружила на диване лежащихрядом бездыханных Аню и Веру. Анна аккуратно уложена, Вера вся скрючена. Наплите в кухне мирно сгорала на медленном огне кастрюлька с геркулесовой кашей.Кто-то из девочек готовил завтрак.

На обеденном столе белела напечатанная на компьютере записка:«Жить не хочу, все счастье досталось Аньке. Но не играть ей роли в фильме.Прощайте, Вера». Рядом тихо гудел лазерный принтер и кружился на экранекрасно-белый виртуальный мячик…

Проводив Александра Михайловича, я в задумчивости побреладомой. Неужели Вера решилась на подобный поступок? Было в ее лице что-то злое ипорочное, но все равно не похоже, что она способна на самоубийство. А что, еслиих убили? И это могли быть те люди, которые испугались длинного языка старшейсестры, короче говоря, похитители девочек. Но Аню-то за что? Нет, надоопределенно все выяснить. Если оба дела связаны, расскажу обо всем АлександруМихайловичу, тогда он получит основания для розыска Поли и Нади.

Я схватила трубку и набрала номер Артамоновых. ПодошелАндрюшка.

– Как дела?

– Никак. Лида без сознания, дышит при помощи какого-тоаппарата. Зрелище не для нервных.

Вот в этой фразе весь Андрей, не жену ему жалко, а себя,любимого!

– У тебя был роман с Тышкевич?

– С Лягушкой? Ерунда, просто пару раз в ресторанесидели.

– Не ври.

– Ну на дачу съездили как-то, ей-богу, и все. Это нероман, а так… перепихон.

От злости я швырнула трубку, и маленький «Эрикссон» обиженнозаморгал зеленой лампочкой «смените батарею». Яростно роясь в телефонныхвнутренностях, я злобно повторяла: «Перепихон». Тоже мне Казанова!

На следующее утро пришлось решать непростой вопрос. Кудаотправиться вначале? Допрашивать Лягушку и Эльвиру Балчуг? Расспрашиватьсоседку Подушкиных? Навестить Лиду в больнице?

Пораскинув мозгами, решила начать с Лягушки. Новоявленнаяполька жила в более чем скромном квартале – Теплом Стане.

«Интересно, почему данное место назвали теплым?» – думала я,ежась от пронизывающего ветра, который моментально залез под куртку, стоилотолько вылезти из машины. И подъезд, и лифт, и квартира оказались обычными, безвсяких прибамбасов типа волосатых ковров и белой кожи на стенах.