На заседании министров иностранных дел стран – членов НАТО в ноябре 1968 г. помимо этого было составлено коммюнике, которое предупреждало СССР, что любое посягательство, которое «опосредованно или непосредственно повлияло бы на положение в Европе или Средиземноморье, вызовет международный кризис с тяжелыми последствиями». Было очевидно, что США и их союзники держат в мыслях так называемые «серые зоны», те, которые не покрывали ракеты НАТО, и весьма обеспокоены судьбой Югославии, Финляндии, Австрии, а также Румынии, правда, последняя рассматривалась в ином контексте. С согласия Секретариата внешней политики югославская пресса сперва приветствовала это заявление, но несколько дней спустя, после некоторых размышлений, отвергла как нежелательное и ненужное. Вопреки этому в закулисье шли переговоры с Западом, которые подтверждали тот факт, что Тито не противится укреплению военного сотрудничества с членами Североатлантического альянса. В этом смысле начались особо тесные отношения с Италией и бывшими партнерами внутри Балканского пакта – Турцией и Грецией (хотя в последней у власти еще находилась полковническая хунта). Заместитель секретаря по обороне Иван Долничар развернулся в сторону Вашингтона и предложил список оружия, которое Югославия хотела бы приобрести в США, и одновременно – снова начать обучение югославских офицеров в американских военных академиях[2131].

Когда страх перед советским военным вмешательством в конце 1968 г. немного поутих, Тито самоуверенно ответил на заявление НАТО о «серых зонах», что его государство не чувствует угрозы и не собирается быть под зонтиком ни одной из великих держав[2132]. В то же время постепенно сходили на нет резкие выпады в отношении социалистического лагеря. Всё чаще можно было услышать, что Югославия вопреки всем расхождениям готова сохранить с ним хорошие отношения, прежде всего в области экономики, науки и культуры. На праздновании 50-летия II сессии АВНОЮ в Яйце Тито едва коснулся событий в Чехословакии, что было красноречивым признаком его желания снова завязать диалог с Советским Союзом[2133]. В разговоре с журналистами он даже заявил, что необходимо ориентироваться «на дальнейшее развитие сотрудничества, вопреки различным взглядам»[2134]. Речь шла о тактической линии, которая натолкнулась на вал критики, особенно в Словении и Белграде, за то, что якобы Тито уступает русским, и это было небезосновательно. К подобной примирительной позиции Тито склонили итальянские и французские коммунисты, и к тому же экономические интересы. После ликвидации Пражской весны русские прекратили поставки военного снаряжения, за которое югославы уже заплатили. После примиренческой речи Тито в Яйце был подписан торговый договор, который увеличивал экономический обмен между государствами на 16 %. То же происходило в отношениях с другими восточными «сателлитами», что для Югославии не было лишено смысла, поскольку ее товары с трудом выдерживали конкуренцию на западных рынках[2135].

Югославская Союзная скупщина 11 февраля 1969 г. в ускоренном режиме проголосовала за закон о территориальной защите, согласно которому против потенциального оккупанта следовало организовать партизанское сопротивление на территориях, которые ЮНА не смогла бы защитить. Речь шла о концепции «вооруженного населения», которая опиралась на военную доктрину, написанную еще на переломе 1940-1950-х гг., когда стало ясно, что Югославия не может напрямую сопротивляться советскому блоку или НАТО; это означало, что в случае войны она потеряла бы часть своих территорий, на которых следовало организовать партизанское сопротивление[2136]. При этом территориальная защита расширила радиус своего действия, и теперь пыталась захватить в свою сеть всё население в возрасте от 17 до 60 лет, не принимая во внимание ни пол, ни расходы, которые несли республики и общины[2137]. К этому присовокупили и гражданскую оборону, и все эти меры позволяли мобилизовать на борьбу с предполагаемым оккупантом, помимо регулярной армии, 3 млн граждан. Фабрики, учреждения и поселения получили склады с оружием[2138]. Иными словами, ни одно другое европейское государство не вложило столько сил в разработку и подготовку национальной самообороны, в нее были даже вовлечены дети начальной школы, которых обучали, как быстрее оказаться в укрытии в случае нападения. Своим вооруженным силам оно отдавало приблизительно 6 % годового бюджета, будучи уверенным, что нужно опасаться как «большого брата» на Востоке, так и НАТО на Западе[2139]. В случае нападения Югославия должна была среагировать как еж, при этом подобное сравнение не являлось случайным, по сути это была тактика, которую после германского вторжения в 1941 г. использовал Советский Союз. Это была попытка приспособить оборону к децентрализации партии и государства в рамках самоуправленческой системы, и в то же время ответ на тезис великих держав, что маленькие народы в ядерный век не имеют возможности выжить.

Поскольку в августе 1968 г. страх перед советским нападением достиг апогея, ЦК КПЮ рассуждал о возможной реакции на встрече, созванной на Бриони. В связи с этим генерал Гошняк, союзный секретарь по народной обороне, был подвергнут острой критике из-за своих просоветских позиций и обвинен в том, что хотел открыть границы подразделениям Варшавского договора. После заседания Кардель вернулся в Любляну, где с большим удовольствием рассказал словенской политической элите, что в случае нападения руководство сопротивлением возьмут в свои руки отдельные республики и оба края (Косово и Воеводина). Словенцы эту новость приняли с одобрением, поскольку еще не смирились с тем, что их партизанские части в 1945 г. вошли в состав создававшейся тогда Югославской армии[2140]. Как рассказывает сын Матии Мачека, его отец от счастья скакал на одной ножке как ребенок. Но не всем в ЮНА решение о создании территориальной защиты понравилось. Mногие, начиная с генерала Гошняка, задавались вопросом о ее эффективности и говорили, что всё это угрожает престижу ЮНА [2141]. После падения Ранковича было очевидно, что Иван Гошняк находится на вершине своей силы и влияния. С Тито он тесно сотрудничал, особенно когда воспротивился попытке ввести самоуправление и в армии, как того хотел бы Кардель. Однако не прошло и года, как почва у Гошняка под ногами заколебалась, ведь его уже давно критиковали из-за кадровой политики, которую он проводил самовольно, даже минуя Исполнительный комитет. Поскольку после IV Пленума вся каша заварилась прежде всего из-за подъема национализма, Гошняк упрекнул Тито, что было бы лучше послушать его совет и перед осуждением Ранковича заменить все «исторические» кадры. Тито на него обиделся, и их отношения настолько ухудшились, что министр обороны, когда упоминал маршала, использовал ругательство: «тот самый пес»[2142]. Хотя он всё еще сохранял пост заместителя верховного командующего, в июне 1967 г. маршал его заменил на должности секретаря по обороне сербом, Николой Любичичем, который, помимо того, что в 1941 г. спас Тито из итальянской засады, имел еще одно качество: он умел слушаться. Эта замена не снизила напряженности и накала интриг в армии, особенно когда стало ясно, что в партизанское ядро ЮНА всё глубже проникает национализм. Это укрепляло озабоченность тех, кто был настроен «проюгославски»[2143]. (Из-за внутренних столкновений, которые очень часто были результатом межличностных конфликтов и афер, в 1968 г. было отправлено в отставку 38 генералов и 2400 офицеров).