Швейк осмотрелся.

— Мне кажется, мы идём не так. Ведь господинобер-лейтенант так хорошо нам объяснил. Нам нужно идти в гору, вниз, потомналево и направо, потом опять направо, потом налево, а мы всё время идём прямо.Или мы всё это прошли и за разговором не заметили… Я определённо вижу передсобой две дороги в этот самый Фельдштейн. Я бы предложил теперь идти по этойдороге, налево.

Как это обыкновенно бывает, когда двое очутятся наперекрёстке, старший писарь Ванек стал утверждать, что нужно идти направо.

— Моя дорога, — сказал Швейк, — удобнеевашей. Я пойду вдоль ручья, где растут незабудки, а вы попрёте по выжженнойземле. Я придерживаюсь того, что нам сказал господин обер-лейтенант, а именно,что мы заблудиться не можем; а раз мы не можем заблудиться, то чего ради яполезу куда-то на гору; пойду-ка я спокойненько по лугам, воткну себе цветочек вфуражку и нарву букет для господина обер-лейтенанта. Впрочем, потом увидим, ктоиз нас прав, я надеюсь, мы расстанемся добрыми товарищами. Здесь такаяместность, что все дороги должны вести в Фельдштейн.

— Не сходите с ума, Швейк, — уговаривал ШвейкаВанек, — по карте мы должны идти, как я сказал, именно направо.

— Карта тоже может ошибаться, — ответил Швейк,спускаясь в долину. — Однажды колбасник Крженек из Виноград возвращалсяночью, придерживаясь плана города Праги, от «Монтагов» на Малой Стране домой наВинограды, а к утру пришёл в Розделов у Кладна. Его нашли окоченевшим во ржи,куда он свалился от усталости. Раз вы не хотите слушать, господин старшийписарь, и настаиваете на своём, давайте сейчас же разойдёмся и встретимся ужена месте, в Фельдштейне. Только взгляните на часы, чтобы нам знать, кто раньшепридёт. Если вам будет угрожать опасность, выстрелите в воздух, чтобы я знал,где вы находитесь.

К вечеру Швейк пришёл к маленькому пруду, где встретилбежавшего из плена русского, который здесь купался. Русский, заметив Швейка,вылез из воды и нагишом пустился наутёк.

Швейку стало любопытно, пойдёт ли ему русская военная форма,валявшаяся тут же под ракитой. Он быстро разделся и надел форму несчастногоголого русского, убежавшего из эшелона военнопленных, размещённого в деревне залесом. Швейку захотелось как следует посмотреть на своё отражение в воде. Онходил по плотине пруда долго, пока его не нашёл патруль полевой жандармерии,разыскивавший русского беглеца. Жандармы были венгры и, несмотря на протестыШвейка, потащили его в этапное управление в Хырове, где его зачислили втранспорт пленных русских, назначенных на работы по исправлениюжелезнодорожного пути на Перемышль.

Всё это произошло так стремительно, что лишь на следующийдень Швейк понял своё положение и головешкой начертал на белой стене класснойкомнаты, в которой была размещена часть пленных:

«Здесь ночевал Йозеф Швейк из Праги, ординарец 11-й маршевойроты 91-го полка, который, находясь при исполнении обязанностей квартирьера, поошибке попал под Фельдштейном в австрийский плен».

Когда Швейк, которого по русской шинели и фуражке ошибочноприняли за пленного русского, убежавшего из деревни под Фельдштейном, начерталуглём на стене свои вопли отчаяния, никто не обратил на это никакого внимания.Когда же в Хырове на этапе при раздаче пленным чёрствого кукурузного хлеба онхотел самым подробным образом всё объяснить проходившему мимо офицеру,солдат-мадьяр, один из конвоировавших эшелон, ударил его прикладом по плечу,прибавив: «Baszom az élet.[284] Встань в строй, ты,русская свинья!»

Такое обращение с пленными русскими, языка которых мадьярыне понимали, было в порядке вещей. Швейк вернулся в строй и обратился кстоявшему рядом пленному:

— Этот человек исполняет свой долг, но он подвергаетсебя большой опасности. Что, если винтовка у него заряжена, курок на боевомвзводе? Ведь этак легко может статься, что, в то время как он колотит прикладомпо плечу пленного, курок спустится, весь заряд влетит ему в глотку и он умрётпри исполнении своего долга! На Шумаве в одной каменоломне рабочие воровалидинамитные запалы, чтобы зимой было легче выкорчёвывать пни. Сторож каменоломниполучил приказ всех поголовно обыскивать при выходе и ревностно принялся за этодело. Схватив первого попавшегося рабочего, он с такой силой начал хлопать по егокарманам, что динамитные запалы взорвались и они оба взлетели в воздух. Когдасторож и каменоломщик летели по воздуху, казалось, что они сжимают друг друга апредсмертных объятиях.

Пленный русский, которому Швейк рассказывал эту историю,недоумевающе смотрел на него, и было ясно, что из всей речи он не понял нислова.

— Не понимат, я крымский татарин. Аллах ахпер.

Татарин сел на землю и, скрестив ноги и сложив руки нагруди, начал молиться: «Аллах ахпер — аллах ахпер — безмила — арахман — арахим— малинкин мустафир».*

— Так ты, выходит, татарин? — с сочувствиемпротянул Швейк. — Тебе повезло. Раз ты татарин, то должен понимать меня, ая тебя. Гм! Знаешь Ярослава из Штернберга?* Даже имени такого не слыхал,татарское отродье? Тот вам наложил у Гостина по первое число. Вы, татарва,тогда улепётывали с Моравы во все лопатки. Видно, в ваших школах этому не учат,а у нас учат. Знаешь Гостинскую божью матерь?* Ясно, не знаешь. Она тоже былапри этом. Да всё равно теперь вас, татарву, в плену всех окрестят!

Швейк обратился к другому пленному:

— Ты тоже татарин?

Спрошенный понял слово «татарин» и покачал головой:

— Татарин нет, черкес, мой родной черкес, секим башка.

Швейку очень везло. Он очутился в обществе представителейразличных восточных народов. В эшелоне ехали татары, грузины, осетины, черкесы,мордвины и калмыки.

К несчастью, он ни с кем из них не мог сговориться, и егонаравне с другими потащили в Добромиль, где должен был начаться ремонт дорогичерез Перемышль на Нижанковичи.

В этапном управлении в Добромиле их переписали, что былоочень трудно, так как ни один из трёхсот пленных, пригнанных в Добромиль, непонимал русского языка, на котором изъяснялся сидевший за столом писарь.Фельдфебель-писарь заявил в своё время, что знает русский язык, и теперь в ВосточнойГалиции выступал в роли переводчика. Добрых три недели тому назад он заказалнемецко-русский словарь и разговорник, но они до сих пор не пришли. Так чтовместо русского языка он объяснялся на ломаном словацком языке, который кое-какусвоил, когда в качестве представителя венской фирмы продавал в Словакии иконысв. Стефана, кропильницы и чётки.