Поручик Лукаш воскликнул:

— Иисус Мария! — и прибавил: — Сказал бы я вамсловечко, но не хочу портить себе ужин.

Швейк на это ответил:

— Я же предупреждал вас, господин обер-лейтенант, чторасскажу страшно глупую историю.

Поручик Лукаш только рукой махнул.

— От вас я этих глупостей слышал достаточно.

— Не всем же быть умными, господинобер-лейтенант, — убеждённо сказал Швейк. — В виде исключения должныбыть также и глупые, потому что если бы все были умными, то на свете было быстолько ума, что от этого каждый второй человек стал бы совершеннейшим идиотом.Если бы, например, осмелюсь доложить, господин обер-лейтенант, каждый зналзаконы природы и умел вычислять расстояния на небе, то он лишь докучал бы всем,как некий пан Чапек, который ходил в трактир «У чаши». Ночью он всегда выходилиз пивной на улицу, разглядывал звёздное небо, а вернувшись в трактир,переходил от одного к другому и сообщал: «Сегодня прекрасно светит Юпитер. Ты,хам, даже не знаешь, что у тебя над головой! Это такое расстояние, что, если бытобой, мерзавец, зарядить пушку и выстрелить, ты летел бы до него со скоростьюснаряда миллионы и миллионы лет». При этом он вёл себя так грубо, что обычносам вылетал из трактира со скоростью обыкновенного трамвая, приблизительно,господин обер-лейтенант, километров десять в час. Или возьмём, господинобер-лейтенант, к примеру, муравьёв…

Поручик Лукаш приподнялся на кушетке, молитвенно сложив рукина груди:

— Я сам удивляюсь, почему я до сих пор разговариваю свами, Швейк. Ведь я, Швейк, вас так давно знаю…

Швейк в знак согласия закивал головой.

— Это привычка, господин обер-лейтенант. В том-то идело, что мы уже давно знаем друг друга и вместе немало пережили. Мы уже многовыстрадали и всегда не по своей вине. Осмелюсь доложить, господинобер-лейтенант, — это судьба. Что государь император ни делает, всё клучшему: он нас соединил, и я себе ничего другого не желаю, как только бытьчем-нибудь вам полезным. Вы не голодны, господин обер-лейтенант?

Поручик Лукаш, который между тем опять растянулся на старойкушетке, сказал, что последний вопрос Швейка — прекрасная развязка томительногоразговора. Пусть Швейк пойдёт справиться, что с ужином. Будет, безусловно,лучше, если Швейк оставит его одного, так как глупости, которые пришлось емувыслушать, утомили его больше, чем весь поход от Санока. Он хотел бы немножкопоспать, но уснуть не может.

— Это из-за клопов, господин обер-лейтенант. Это староеповерье, будто священники плодят клопов. Нигде не найдёшь столько клопов, как вдоме священника. В своём доме в Горних Стодулках священник Замастил написалдаже целую книгу о клопах. Они ползали по нём даже во время проповеди.

— Я вам что сказал, Швейк, отправитесь вы в кухню илинет?

Швейк ушёл, и вслед за ним из угла как тень вышел нацыпочках Балоун…

Когда рано утром батальон выступил из Лисковца на СтаруюСоль — Самбор, несчастную корову, всё ещё не сварившуюся, везли в полевойкухне. Было решено варить её по дороге и съесть на привале, когда будетпройдена половина пути.

Солдатам дали на дорогу чёрный кофе.

Подпоручика Дуба опять поместили в санитарную двуколку, таккак после вчерашнего ему стало хуже. Больше всего страдал от него денщик,которому пришлось бежать рядом с двуколкой. Подпоручик Дуб без устали бранилКунерта за то, что вчера он нисколько о нём не заботился, и обещал по приездена место назначения расправиться с ним. Он ежеминутно требовал воды, выпивалеё, и тут же его рвало.

— Над кем, над чем смеётесь? — кричал он сдвуколки. — Я вас проучу, вы со мной не шутите! Вы меня узнаете!

Поручик Лукаш ехал верхом на коне, а рядом с ним бодро шагалШвейк. Казалось, Швейку не терпелось сразиться с неприятелем. По обыкновению,он рассказывал:

— Вы заметили, господин обер-лейтенант, что некоторыеиз наших людей ровно мухи. За спиной у них меньше, чем по тридцать кило, —и того выдержать не могут. Вам следовало бы прочесть им лекции, какие нам читалпокойный господин обер-лейтенант Буханек. Он застрелился из-за задатка, которыйполучил под женитьбу от своего будущего тестя и который истратил на девок.Затем он получил второй задаток от другого будущего тестя. С этими деньгами онобращался уже более хозяйственно. Он их постепенно проигрывал в карты, адевочек оставил. Но денег хватило ненадолго, так что ему пришлось обратиться зазадатком к третьему будущему тестю. На эти деньги он купил себе коня, арабскогожеребца, нечистокровного…

Поручик Лукаш соскочил с коня.

— Швейк, — крикнул он угрожающе, — если выпроизнесёте хоть слово о четвёртом задатке, я столкну вас в канаву!

Он опять вскочил на коня, а Швейк серьёзно продолжал:

— Осмелюсь доложить, господин обер-лейтенант, очетвёртом задатке и речи быть не может, так как после третьего задатка онзастрелился.

— Наконец-то, — облегчённо вздохнул поручик Лукаш.

— Чтобы не забыть, — спохватился Швейк. —Лекции, подобные тем, какие нам читал господин обер-лейтенант Буханек, когдасолдаты во время похода падали от изнеможения, по моему скромному мнению,следовало бы читать, как это делал он, всем солдатам. Он объявлял привал,собирал всех нас, как наседка цыплят, и начинал: «Вы, негодяи, не умеете ценитьтого, что маршируете по земному шару, потому что вы такая некультурная банда,что тошно становится, как только на вас посмотришь. Заставить бы васмаршировать на Солнце, где человек, который на нашей убогой планете имеет весшестьдесят кило, весит свыше тысячи семисот килограммов. Вы бы подохли! Вы быне так замаршировали, если бы ранец у вас весил свыше двухсот восьмидесятикилограммов, почти три центнера, а винтовка — около полутора центнеров. Вы быразохались и высунули бы языки, как загнанные собаки!» Был среди нас одиннесчастный учитель, он также осмелился взять слово: «С вашего разрешения,господин обер-лейтенант, а на Луне человек, весом в шестьдесят килограммов,весит лишь тринадцать килограммов. На Луне нам было бы легче маршировать, таккак ранец весил бы там лишь четыре килограмма. На Луне мы не маршировали бы, апарили в воздухе». — «Это ужасно, — сказал покойный господин обер-лейтенантБуханек. — Ты, мерзавец, соскучился по оплеухе? Радуйся, что я дам тебеобыкновенную земную затрещину. Если бы я дал тебе лунную, то при своей лёгкоститы полетел бы куда-нибудь на Альпы, от тебя только мокрое место осталось бы… Аесли б я залепил тебе тяжёлую солнечную, то твой мундир превратился бы в кашу,а голова перелетела бы прямо в Африку». Дал он, значит, ему обыкновенную земнуюзатрещину. Этот выскочка разревелся, а мы двинулись дальше. Всю дорогу на маршетот солдат ревел и твердил, господин обер-лейтенант, о каком-то человеческомдостоинстве. С ним, мол, обращаются, как с тварью бессловесной. Затем господинобер-лейтенант Буханек послал его на рапорт, и его посадили на четырнадцатьдней; после этого тому солдату оставалось служить ещё шесть недель, но он недослужил их. У него была грыжа, а в казармах его заставляли вертеться натурнике, он этого не выдержал и умер в госпитале, как симулянт.