Они уже издали почуяли приближение тех созданий, которыепосле себя оставляют кости и дохлых лошадей.

Откуда ни возьмись, около Швейка оказались четыре дворняжки.Они радостно кидались на него, задрав хвосты кверху.

Швейк гладил их, похлопывал по бокам, разговаривал с ними втемноте, как с детьми.

— Вот и мы! Пришли к вам делать баиньки, покушать — ам,ам! Дадим вам косточек, корочек и утром отправимся дальше, на врага.

В селе, в хатах, зажглись огни. Когда квартирьеры постучалив дверь первой хаты, чтобы узнать, где живёт староста, изнутри отозвалсявизгливый и неприятный женский голос, который не то по-польски, не топо-украински прокричал, что муж на войне, что дети больны оспой, что москаливсё забрали и что муж, отправляясь на войну, приказал ей никому не отворятьночью. Лишь после того как квартирьеры усилили атаку на дверь, чья-тонеизвестная рука отперла дом. Войдя в хату, они узнали, что здесь как раз иживёт староста, тщетно старавшийся доказать Швейку, что это не он отвечалвизгливым женским голосом. Он, мол, всегда спит на сеновале, а его жена, еслиеё внезапно разбудишь, бог весть что болтает со сна. Что же касается ночлегадля всей роты, то деревня маленькая, ни один солдат в ней не поместится. Спатьсовершенно негде. И купить тоже ничего нельзя. Москали всё забрали.

Если паны добродии не пренебрегут его советом, он отведёт ихв Кросенку, там большие хозяйства: это всего лишь три четверти часа отсюда,места там достаточно, каждый солдат сможет прикрыться овчинным кожухом. А коровстолько, что каждый солдат получит по котелку молока, вода тоже хорошая; паныофицеры могут спать в замке. А в Лисковце что! Нужда, чесотка и вши! У него самогобыло когда-то пять коров, но москали всех забрали, и теперь, когда нужно молокодля больных детей, он вынужден ходить за ним в Кросенку.

Как бы в подтверждение достоверности этих слов рядом в хлевузамычали коровы и послышался визгливый женский голос, кричавший на них: «Холеравас возьми!»

Старосту это не смутило, и, надевая сапоги, он продолжал:

— Единственная корова здесь у соседа Войцека, —вот вы изволили слышать, паны добродии, она только что замычала. Но эта коровабольная, тоскует она. Москали отняли у неё телёнка. С тех пор молока она недаёт, но хозяину жалко её резать, он верит, что Ченстоховская божья матерьопять всё устроит к лучшему.

Говоря это, он надел на себя кунтуш…*

— Пойдёмте, паны добродии, в Кросенку, и трёх четвертейчаса не пройдёт, да что я, грешный, болтаю, не пройдёт и получаса! Я знаюдорогу через речку, затем через берёзовую рощицу, мимо дуба… Село большое, идюже крепкая водка в корчмах. Пойдёмте, паны добродии! Чего мешкать? Панамсолдатам вашего славного полка необходимо расположиться как следует, судобствами. Пану императорскому королевскому солдату, который сражается смоскалями, нужен, понятно, чистый ночлег, удобный ночлег. А у нас? Вши!Чесотка! Оспа и холера! Вчера у нас, в нашей проклятой деревне, три хлопапочернели от холеры… Милосердный бог проклял Лисковец!

Тут Швейк величественно махнул рукой.

— Паны добродии! — начал он, подражая голосустаросты. — Читал я однажды в одной книжке, что во время шведских войн,когда был дан приказ расквартировать полки в таком-то и таком-то селе, астароста отговаривался и отказывался помочь в этом, его повесили на ближайшемдереве. Кроме того, один капрал-поляк рассказал мне сегодня в Саноке, что,когда квартирьеры приходят, староста обязан созвать всех десятских, те идут сквартирьерами по хатам и просто говорят: «Здесь поместятся трое, тут четверо, вдоме священника расположатся господа офицеры». И через полчаса всё должно бытьподготовлено. Пан добродий, — с серьёзным видом обратился Швейк кстаросте, — где здесь у тебя ближайшее дерево?

Староста не понял, что значит слово «дерево», и поэтомуШвейк объяснил ему, что это берёза, дуб, груша, яблоня, — словом, всё, чтоимеет крепкие сучья. Староста опять не понял, а когда услышал названиянекоторых фруктовых деревьев, испугался, так как черешня поспела, и сказал, чтоничего такого не знает, у него перед домом стоит только дуб.

— Хорошо, — сказал Швейк, делая рукоймеждународный знак повешения. — Мы тебя повесим здесь, перед твоей хатой,так как ты должен сознавать, что сейчас война и что мы получили приказ спатьздесь, а не в какой-то Кросенке. Ты, брат, или не будешь нам менять нашистратегические планы, или будешь качаться, как говорится в той книжке ошведских войнах… Такой случай, господа, был раз на манёврах у Велького Мезиржичи…

Тут Швейка перебил старший писарь Ванек:

— Это, Швейк, вы нам расскажете потом, — и тут жеобратился к старосте: — Итак, теперь тревога и квартиры!

Староста затрясся и, заикаясь, забормотал, что он хотелустроить своих благодетелей получше, но если иначе нельзя, то в деревне всё жекой-что найдётся и паны будут довольны, он сейчас принесёт фонарь.

Когда он вышел из горницы, которую скудно освещала маленькаялампадка, зажжённая под образом какого-то скрюченного, как калека, святого,Ходоунский воскликнул:

— Куда делся наш Балоун?

Но не успели они оглянуться, за печкой тихонько открыласьдверь, ведшая куда-то во двор, и в неё протиснулся Балоун. Он осмотрелся,убедился, что старосты нет, и прогнусавил, словно у него был страшный насморк:

— Я-я был в кла-до-вой, су-сунул во что-то хуку, набгалполный хот, а теперь оно пгхистало к нёбу. Оно ни сладко, ни солёно. Это тесто.

Старший писарь Ванек направил на него фонарь, и всеудостоверились, что в жизни им ещё не приходилось видеть столь перемазанногоавстрийского солдата. Они испугались, заметив, что гимнастёрка на Балоунетопорщится так, будто он на последнем месяце беременности.

— Что с тобой, Балоун? — с участием спросил Швейк,тыча пальцем в раздувшийся живот денщика.

— Это огухцы, — хрипел Балоун, давясь тестом,которое не пролезало ни вверх, ни вниз. — Осторожно, это солёные огухцы, яв чулане съел трхи, а остальные принёс вам.

Балоун стал вытаскивать из-за пазухи огурец за огурцом ираздавать их.

На пороге вырос староста с фонарём. Увидев эту сцену, он перекрестилсяи завопил:

— Москали забирали, и наши забирают!

Сопровождаемые сворой собак, они все вместе отправились всело. Собаки упорно держались Балоуна и норовили влезть к нему в карман штанов:там лежал кусок сала, также добытый в кладовке, но из алчности предательскиутаённый от товарищей.

— Что это на тебя собаки лезут? — поинтересовалсяШвейк.