Кунерт совершенно обалдел и поплёлся за Швейком к штабномувагону.

Подпоручик Дуб, высовываясь из окна, заорал:

— Что вам здесь нужно, негодяи?

— Держись с достоинством, — советовал ШвейкКунерту, вталкивая его в вагон.

В коридор вагона вошёл поручик Лукаш, а за ним капитанСагнер. Поручик Лукаш, переживший столько неприятностей из-за Швейка, был оченьудивлён, ибо лицо Швейка утратило обычное добродушие и не имело знакомого всеммилого выражения. Скорее наоборот, на нём было написано, что произошли новыенеприятные события.

— Осмелюсь доложить, господин обер-лейтенант, —сказал Швейк, — дело идёт о рапорте.

— Только, пожалуйста, не валяй дурака, Швейк! Мне этоуже надоело.

— С вашего разрешения, я ординарец вашей маршевой роты,а вы, с вашего разрешения, изволите быть командиром одиннадцатой роты. Я знаю,это выглядит очень странно, но я знаю также и то, что господин лейтенант Дубподчинён вам.

— Вы, Швейк, окончательно спятили! — прервал егопоручик Лукаш. — Вы пьяны и лучше всего сделаете, если уйдёте отсюда.Понимаешь, дурак, скотина?!

— Осмелюсь доложить, господин обер-лейтенант, —сказал Швейк, подталкивая вперёд Кунерта, — это похоже на то, как однаждыв Праге испытывали защитную решётку, чтоб никого не переехало трамваем. Вжертву принёс себя сам изобретатель, а потом городу пришлось платить его вдовевозмещение.

Капитан Сагнер, не зная, что сказать, кивал в знак согласияголовой, в то время как лицо поручика Лукаша выражало полнейшее отчаяние.

— Осмелюсь доложить, господин обер-лейтенант, обо всёмследует рапортовать, — неумолимо продолжал Швейк. — Ещё в Бруке выговорили мне, господин обер-лейтенант, что уж если я стал ординарцем роты, то уменя есть и другие обязанности, кроме всяких приказов. Я должен бытьинформирован обо всём, что происходит в роте. На основании этого распоряжения япозволю себе доложить вам, господин обер-лейтенант, что господин лейтенант Дубни с того ни с сего надавал пощёчин своему денщику. Осмелюсь доложить, господинобер-лейтенант, я об этом и говорить бы не стал, но раз господин лейтенант Дубявляется вашим подчинённым, я решил, что мне следует рапортовать.

— Странная история, — задумался капитанСагнер. — Почему вы всё время, Швейк, подталкиваете к нам Кунерта?

— Осмелюсь доложить, господин батальонный командир, обовсём следует рапортовать. Он глуп, ему господин лейтенант Дуб набил морду, аему совестно одному идти с рапортом. Господин капитан, извольте тольковзглянуть, как у него трясутся колени, он еле жив, оттого что должен идти срапортом. Не будь меня, он никогда не решился бы пойти с рапортом. Вроде тогоКуделя из Бытоухова, который на действительной службе до тех пор ходил нарапорт, пока его не перевели во флот, где он дослужился до корнета, а потом накаком-то острове в Тихом океане был объявлен дезертиром. Потом он там женился ибеседовал как-то с путешественником Гавласой, который никак не мог отличить егоот туземца. Вообще очень печально, когда из-за каких-то идиотских пощёчинприходится идти на рапорт. Он вообще не хотел сюда идти, говорил, что сюда непойдёт. Он получил этих оплеух столько, что теперь даже не знает, о которойоплеухе идёт речь. Он сам никогда бы не пошёл сюда и вообще не хотел идти нарапорт. Он и впредь, позволит себя избивать сколько влезет. Осмелюсь доложить,господин капитан, посмотрите на него: он со страху обделался. С другой жестороны, он должен был тотчас же пожаловаться, потому что получил несколькопощёчин. Но он не отважился, так как знал, что лучше, как писал один поэт, быть«скромной фиалкой». Он ведь состоит денщиком у господина лейтенанта Дуба.

Подталкивая Кунерта вперёд, Швейк сказал ему:

— Да не трясись же ты как осиновый лист!

Капитан Сагнер спросил Кунерта, как было дело. Кунерт, дрожавсем телом, заявил, что господин капитан могут обо всём расспросить самогогосподина лейтенанта. Вообще господин лейтенант Дуб по морде его не бил.

Иуда Кунерт, не переставая дрожать, заявил даже, что Швейквсё выдумал.

Этому печальному событию положил конец сам подпоручик Дуб,который вдруг появился и закричал на Кунерта:

— Хочешь получить новые оплеухи?

Всё стало ясно, и капитан Сагнер прямо заявил подпоручикуДубу:

— С сегодняшнего дня Кунерт прикомандировывается кбатальонной кухне, что же касается нового денщика, обратитесь к старшему писарюВанеку.

Подпоручик Дуб взял под козырёк и, уходя, бросил Швейку:

— Бьюсь об заклад, вам не миновать петли!

Когда Дуб ушёл, Швейк растроганно и по-дружески обратился кпоручику Лукашу:

— В Мниховом Градиште был один такой же господин. Он тоже самое сказал другому господину, а тот ему в ответ: «Под виселицейвстретимся».

— Ну и идиот же вы, Швейк! — с сердцем воскликнулпоручик Лукаш. — Но не вздумайте, по своему обыкновению, ответить: «Такточно — я идиот».

— Frappant![279] — воскликнул капитанСагнер, высовываясь в окно. Он с радостью спрятался бы обратно, но было поздно;несчастье уже совершилось: под окном стоял подпоручик Дуб.

Подпоручик Дуб выразил своё сожаление по поводу того, чтокапитан Сагнер ушёл, не выслушав его выводов относительно наступления наВосточном фронте.

— Если мы хотим как следует понять это колоссальноенаступление, — кричал подпоручик Дуб в окно, — мы должны отдать себеотчёт в том, как развернулось наступление в конце апреля. Мы должны былипрорвать русский фронт и наиболее выгодным местом для этого прорыва сочли фронтмежду Карпатами и Вислой.

— Я с тобой об этом не спорю, — сухо ответилкапитан Сагнер и отошёл от окна.

Через полчаса, когда поезд снова двинулся в путь понаправлению к Саноку, капитан Сагнер растянулся на скамье и притворился спящим,чтобы подпоручик Дуб не приставал к нему со своими глупостями относительнонаступления.

В вагоне, где находился Швейк, недоставало Балоуна. Онвыпросил себе разрешение вытереть хлебом котёл, в котором варили гуляш. Вмомент отправления Балоун находился на платформе с полевыми кухнями и, когдапоезд дёрнуло, очутился в очень неприятном положении, влетев головой в котёл.Из котла торчали только ноги. Вскоре он привык к новому положению, и из котлаопять раздалось чавканье, вроде того, какое издаёт ёж, охотясь за тараканами.Потом послышался умоляющий голос Балоуна: