— Ради бога, братцы, будьте добренькие, бросьте мнесюда ещё кусок хлеба. Здесь много соуса.

Эта идиллия продолжалась до ближайшей станции, кудаодиннадцатая рота приехала с котлом, вычищенным до блеска.

— Да вознаградит вас за это господь бог,товарищи, — сердечно благодарил Балоун. — С тех пор как я на военнойслужбе, мне впервой посчастливилось.

И он был прав. На Лупковском перевале Балоун получил двепорции гуляша. Кроме того, поручик Лукаш, которому Балоун принёс из офицерскойкухни нетронутый обед, на радостях оставил ему добрую половину. Балоун был счастливвполне. Он болтал ногами, свесив их из вагона. От военной службы на него вдругповеяло чем-то тёплым и родным.

Повар начал его разыгрывать. Он сообщил, что в Саноке имсварят ужин и ещё один обед в счёт тех ужинов и обедов, которые солдатынедополучили в пути. Балоун только одобрительно кивал головою и шептал: «Вотувидите, товарищи, господь бог нас не оставит».

Все откровенно расхохотались, а кашевар, сидя на полевойкухне, запел:

Жупайдия, жупайда,

Бог не выдаст никогда,

Коли нас посадит в лужу,

Сам же вытащит наружу,

Коли в лес нас заведёт,

Сам дорогу нам найдёт.

Жупайдия, жупайда,

Бог не выдаст никогда.

За станцией Шавне, в долине, опять начали попадаться военныекладбища. С поезда был виден каменный крест с обезглавленным Христом, которомуснесло голову при обстреле железнодорожного пути.

Поезд набирал скорость, летя по лощине к Саноку. Всё чащепопадались разрушенные деревни. Они тянулись по обеим сторонам железной дорогидо самого горизонта.

Около Кулашны, внизу, в реке лежал разбитый поезд КрасногоКреста, рухнувший с железнодорожной насыпи.

Балоун вылупил глаза, его особенно поразили раскиданныевнизу части паровоза. Дымовая труба врезалась в железнодорожную насыпь иторчала, словно двадцативосьмисантиметровое орудие.

Эта картина привлекла внимание всего вагона. Больше другихвозмущался повар Юрайда:

— Разве полагается стрелять в вагоны Красного Креста?

— Не полагается, но допускается, — ответилШвейк. — Попадание было хорошее, ну, а потом каждый может оправдаться, чтослучилось это ночью, красного креста не заметили. На свете вообще много чего неполагается, что допускается. Главное, попытаться сделать то, чего делатьнельзя. Во время императорских манёвров под Писеком пришёл приказ, что в походезапрещается связывать солдат «козлом». Но наш капитан додумался сделать этоиначе. Над приказом он только смеялся, ведь ясно, что связанный «козлом» солдатне может маршировать. Так он, в сущности, этого приказа не обходил, апросто-напросто бросал связанных солдат в обозные повозки и продолжал поход.Или вот ещё случай, который произошёл на нашей улице лет пять-шесть назад. Водном доме, во втором этаже, жил пан Карлик, а этажом выше — очень порядочныйчеловек, студент консерватории Микеш. Этот Микеш был страшный бабник, начал он,между прочим, ухаживать за дочерью пана Карлика, у которого была транспортнаяконтора и кондитерская да где-то в Моравии переплётная мастерская на чужое имя.Когда пан Карлик узнал, что студент консерватории ухаживает за его дочерью, онпошёл к нему на квартиру и сказал: «Я вам запрещаю жениться на моей дочери,босяк вы этакий! Я не выдам её за вас». — «Хорошо, — ответил панМикеш, — что же делать, нельзя так нельзя! Не пропадать же мне совсем!»Через два месяца пан Карлик снова пришёл к студенту да ещё привёл свою жену, иоба они в один голос воскликнули: «Мерзавец! Вы обесчестили нашу дочь!» —«Совершенно верно, — подтвердил он. — Я, милостивая государыня,попортил девчонку!» Пан Карлик стал орать на него, хоть это было совсем ни кчему. Он, мол, говорил, что не выдаст дочь за босяка. А тот ему в ответсовершенно резонно заявил, что он и сам не женится на такой: тогда же не былоречи о том, что он может с ней сделать. Об этом они никаких разговоров не вели,а он своё слово сдержит, пусть не беспокоятся. Жениться на ней он не хочет;человек он с характером, не ветрогон какой: что сказал, то свято. А если егобудут преследовать, — ну что же, совесть у него чиста. Покойная мать насмертном одре взяла с него клятву, что он никогда в жизни лгать не будет. Он ейэто обещал и дал на то руку, а такая клятва нерушима. В его семье вообще никтоне лгал, и в школе он тоже всегда за поведение имел «отлично». Вот видите,кое-что допускается, чего не полагается, могут быть пути различны, но к единойустремимся цели!

— Дорогие друзья, — воскликнулвольноопределяющийся, усердно делавший какие-то заметки, — нет худа бездобра! Этот взорванный, полусожжённый и сброшенный с насыпи поезд КрасногоКреста в будущем обогатит славную историю нашего батальона новым геройскимподвигом. Представим себе, что этак около шестнадцатого сентября, как я уженаметил, от каждой роты нашего батальона несколько простых солдат под командойкапрала вызовутся взорвать вражеский бронепоезд, который обстреливает нас и препятствуетпереправе через реку. Переодевшись крестьянами, они доблестно выполнят своёзадание. Что я вижу! — удивился вольноопределяющийся, заглянув в своютетрадь. — Как попал сюда наш пан Ванек? Послушайте, господин старшийписарь, — обратился он к Ванеку, — какая великолепная глава в историибатальона посвящена вам! Вы как будто уже упоминались где-то, но это,безусловно, лучше и ярче.

Вольноопределяющийся прочёл патетическим тоном:

— «Геройская смерть старшего писаря Ванека. На отважныйподвиг — подрыв неприятельского бронепоезда — среди других вызвался и старшийписарь Ванек. Для этого он, как и все остальные, переоделся в крестьянскуюодежду. Произведённым взрывом он был оглушён, а когда пришёл в себя, то увидел,что окружён врагами, которые немедленно доставили его в штаб своей дивизии, гдеон, глядя в лицо смерти, отказался дать какие-либо показания о расположении исилах нашего войска. Ввиду того что он был найден переодетым, его приговорили,как шпиона, к повешению, кое наказание, принимая во внимание его высокий чин,было заменено расстрелом.

Приговор был немедленно приведён в исполнение укладбищенской стены. Доблестный старший писарь Ванек попросил, чтобы ему незавязывали глаз. На вопрос, каково его последнее желание, он ответил:«Передайте через парламентёра моему батальону мой последний привет. Передайте,что я умираю, твёрдо веря, что наш батальон продолжит свой победный путь.Передайте ещё господину капитану Сагнеру, что, согласно последнему приказу побригаде, ежедневная порция консервов увеличивается на две с половиной банки».

Так умер наш старший писарь Ванек, вызвав своей последнейфразой панический страх у неприятеля, полагавшего, что, препятствуя нашейпереправе через реку, он отрежет нас от базы снабжения и тем вызовет голод, авместе с ним деморализацию в наших рядах. О спокойствии, с которым Ванек гляделв глаза смерти, свидетельствует тот факт, что перед казнью он играл снеприятельскими штабными офицерами в карты: «Мой выигрыш отдайте русскомуКрасному Кресту», — сказал он, глядя в упор на наставленные дула ружей.Это великодушие и благородство до слёз потрясли военных чинов, присутствовавшихна казни».