Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Знаете, Олег Арсеньевич, это уж чересчур! Я все лето работал как проклятый — как карла вкалывал! Потом Ампиров и бездельником меня обозвал, и денег не заплатил, и оценку по практике снизил! Они же получили все! Так теперь я еще и виноват в том, что сроки выполнения правительственной темы срываются! Да это уму непостижимо!
— Тише, тише, Гена. Не гневитесь, пожалуйста, — он снова затянулся и бросил окурок в стоящую неподалеку урну. — И в самом деле. Я бы на Вашем месте, наверное, тоже не выдал товарищей. Намекнули бы как-то, что ли… Ладно, смиритесь, Гена. Такова доля честного человека. Но при всех этих негораздах честь Ваша спасена, Вы полностью реабилитированы, в том числе и перед профессором Ампировым. Он в курсе.
— Толку-то? — сказал я, стараясь выдавить из себя улыбку.
— Ну, это как сказать. Посмотрим еще, как обстоятельства в дальнейшем сложатся.
Юлий Гарбузов
28 декабря 2005 года, среда
Харьков, Украина
13. Журавли и паровоз (Не закончено)
Солнце клонилось к горизонту. Заканчивался знойный августовский день. Все съестное, которым снабдили нас родители, провожая утром на пляж, было съедено еще в обед. Изнывая от голода и усталости, мы всей компанией кое-как дотащились до причала и стали в очередь на посадку, чтобы переправиться на левый берег Днепра.
Через полчаса томительного ожидания мы, с трудом переставляя ноги, взошли, наконец, на борт речного трамвая и заняли места почти у самой кормы. Надрывно завыла сирена, молодцеватый матрос проворно убрал трап, отдал швартовы и поднял руку, сообщая капитану, что можно отчаливать. Переполненный катер медленно отвалил от пляжного причала и, развернувшись, взял курс к левому берегу Днепра.
Вся наша компания оказалась под прямыми лучами палящего солнца, от которого мы успели за целый день основательно устать.
Мы с одноклассниками плыли на речном трамвае.
Кто-то запел песню. Я подтянул:
— Здесь, под небом чужим, Я — как гость нежеланный, Слышу крик журавлей, Улетающих вдаль. Сердце бьётся сильней, Вижу птиц караваны, В голубые края Провожаю их я. Вот всё ближе они И всё громче рыданья, Словно скорбную весть Мне они принесли. Из какого же вы, Из далёкого края Прилетели сюда На ночлег, журавли? Холод, сумрак, туман, Непогода и слякоть… Вид унылых полей И печальной земли… Ах, как сердце болит, Как мне хочется плакать! Перестаньте рыдать Надо мной, журавли!
— Как это — рыдать? — возмутился Усенко.
— А как же — ответил я, — Лещенко так и поет: перестаньте рыдать надо мной, журавли.
— Да ты что, ха-ха-ха! Не рыдать, а летать! Разве могут журавли рыдать?!
— А ты прислушайся. Он поет «рыдать», — возразил я.
— Давай у Орешина спросим. Юра, как Лещенко поет, «перестаньте летать» или, как Генка говорит, — «перестаньте рыдать надо мной, журавли»?
— Конечно же — летать. Как это журавли могут рыдать?
— Это же метафора, дурьи головы!
— Ладно тебе, Генка! Начитался учебников, наслушался учителей, как истинный отличник, да и суешь нам эти словечки. Скажи еще метафора, сравнение, аллегория, антитеза, синонимы, антонимы! Сам подумай, прежде чем поучать других. Не могут журавли рыдать, понял?
Я апеллировал еще к нескольким однокашникам. Но все, словно сговорившись, повторяли: «Разве могут журавли рыдать? Летать, он поет!»
***
В санатории «Холодная Балка». Мы формировали футбольные команды, по возможности одинакового потенциала. Для этого использовался старый отработанный прием: каждый подбирал себе напарника примерно равного себе по уровню футбольной игры, они отходили в сторонку и «наговаривались». Термин «наговариваться» означал тайком назваться только им известными условными именами. Например, один называется яблоком, а другой — грушей. Потом «наговорщики» в обнимку подходили к будущим капитанам команд, которые по очереди проводили «допрос». По ритуалу подошедшие «наговорщики» спрашивали:
— Матка-матка, чей допрос? Кому в рыло, кому в нос?
— Мой, — отвечал один из капитанов.
— Что тебе лучше, яблоко или груша?
— Груша, — отвечал капитан, имевший право «допроса».
И в его команду попадал «наговорщик», назвавшийся грушей. Право «допрашивать» следующую пару «наговорщиков» переходило к другому капитану и так до тех пор, пока не распределялись все игроки по командам.
Случилось мне быть капитаном одной из команд.
— Матка-матка, чей допрос? Кому в рыло, кому в нос? — спросили наговорщики.
— Мой, — ответил я.
— Что тебе лучше, паровоз или машина? — спросил «наговорщик».
— Паровоз, — ответил я, и в мою команду попал Олег Сергеич.
— Между прочим, — сказал я, — паровоз — это тоже машина. Паровая машина. И тот, кто водит паровоз, называется «машинист».
Х:
— Ну и что же, что машинист. А паровоз никакая не машина. Он поезд!
Я:
— Поезд — это паровоз вместе с вагонами.
Ч:
— То — состав! А паровоз — это не машина, а поезд!
Я (начинаю кипятиться):
— Да, и состав он называется, и поезд. А паровоз — это машина! Вот идет У. Давай у него спросим.
Подходит У.
Х:
— Генка говорит, что паровоз — машина. А я говорю — поезд. Верно?
Y (утвердительно кивает головой):
— Угу. Поезд.
Я:
— Да нет же. Один паровоз — машина!
У:
— Не-а! Поезд!
Я:
— Давайте спросим у Z. Он старше и знает. Z! Я говорю, что паровоз — машина, а они — поезд. Скажи, паровоз — машина?
Z (отрицательно вертит головой):
— Не-а. Поезд.
С тех пор, как только я сталкивался с отрицанием общеизвестного, мне из глубины детских лет слышалось упрямое: «Не-а! Поезд!»
С тех пор, как только я сталкивался с отрицанием общеизвестного, в моей голове звучало упрямое: «Разве могут журавли рыдать?» или: «Не-а! Поезд!»
Юлий Гарбузов
3 января 2002 года, четверг
Харьков, Украина
14. Лекция Бурлакова в центральном лектории (Не закончено)
Мы с Лешкой Литовченко пришли в лекторий послушать лекцию Бурлакова на тему «Лазеры». Бурлаков начал лекцию, как популярную, но мы, студенты радиофакультета, стали задавать ему профессиональные вопросы. Он поднял уровень, извинившись перед посторонними.
Лекция закончилась словами Бурлакова:
— Я прошу прощения у лиц, пришедших сюда из простой любознательности. Поскольку здесь доминировали студенты радиофакультета ХПИ, я переориентировался на них. Я согласен всем недовольным возвратить деньги. Желающих получить свои деньги обратно прошу поднять руки.
Рук не поднял никто, но в зале раздались громкие аплодисменты.
Юлий Гарбузов
3 января 2002 года, четверг
Харьков, Украина
15. Сюрпризы старого Днепра
В самом начале пятидесятых годов, когда Днепр был перегорожен еще всего лишь одной-единственной
