Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Приближался Новый год. Я чувствовал себя на подъеме и все больше увлекался работой, которую мне поручали молодые сотрудники кафедры Бурлакова. Валерий Сидорович был умницей и душой студентов. Всегда жизнерадостный, он никогда ни за что не выговаривал, всегда поддерживал новые идеи, не давая, однако, уйти от поставленной задачи, и порой деликатно отрезвляя напоминанием о сроках выполнения работы.
Я подолгу засиживался на кафедре Валерия Сидоровича и был счастлив оттого, что мне разрешали участвовать в семинарах, где мои выступления выслушивались, как выступления полноправного сотрудника. Меня принимали, как полноценного специалиста, как равного среди равных. Я часто задерживался в лаборатории допоздна и когда вахтер выпроваживал меня, мотивируя тем, что ему нужно запирать корпус, мне не хотелось уходить, и я с нетерпением ожидал следующего дня, чтобы проверить, что же получится в результате перепайки схемы по моей новой идее.
В ампировской научно-исследовательской лаборатории царил аврал. Все готовились к сдаче очередного этапа крупной хоздоговорной работы. Взад и вперед сновали замороченные сотрудники, возбужденный голос Ампирова слышался то из кабинета, то из коридора, то из лаборатории. Не переставая, трещал телефон. По окончании рабочего дня все задерживались — кто на час, кто на два, а некоторые уходили только по требованию вахтера.
Было уже около девяти вечера, когда Ампиров заглянул в лабораторию, где в клубах табачного дыма, склонившись над листом миллиметровки, сидел Почепа и строил графики.
— Олег Арсеньевич, как результаты? Наша теория подтверждается или так… — скроив пренебрежительную гримасу, суровым голосом спросил Ампиров, рукой разгоняя дым.
— Откровенно говоря, за этот период, — Почепа указал рукой на график, — полнейший абсурд.
— Оцифровку проверяли? — поинтересовался шеф.
— Проверил, Валентин Аркадьевич. Никакого соответствия фоторегистрации, чисто «фонарные» числа, — еле слышно ответил Олег Арсеньевич.
— Как это — «фонарные»?! Кто обрабатывал?! — заорал Ампиров, и его лицо побагровело от ярости.
— Наши летние практиканты, — со вздохом ответил Почепа.
— Это наверняка тот — Очерет, или как там этого лодыря?! — распалялся шеф.
— Нет, Валентин Аркадьевич. На этот раз вы ошиблись. Наоборот, Очерет обработал свои пленки исключительно скрупулезно и добросовестно, а вот Ольшевский и Минченко напичкали нас фикцией. Их приходится переделывать заново, — спокойно сказал Почепа.
— Черт! — в сердцах вскричал Ампиров и стукнул кулаком по столу. — Так вот почему они так много сделали по сравнению с Очеретом! Они просто халтуру гнали, когда Очерет работал добросовестно! А мы его выругали, не заплатили ни копейки да еще и четверку по практике выставили! А этих халтурщиков и похвалили, и поощрили зарплатой! Просто стыдно перед парнем! Надо как-то перед ним извиниться при случае, а этим голубчикам высказать все, чего они заслужили! Какие, однако, мерзавцы! Напишите на них в деканат рапорт, хоть нам это поможет не больше, чем мертвому клизма. Быть может, Шкиц их отчихвостит как следует. Но и Очерет, надо сказать, тоже хорош. На его глазах эти шарлатаны бессовестно подсовывали нам липу, а он, несомненно, знал об этом и преспокойно молчал.
— Валентин Аркадьевич, — остановил его Почепа, — а вы бы на его месте вот так и выдали своих товарищей? Я бы, например, не смог.
Ампиров поправил свои круглые очки и, раздраженно махнув рукой, добавил:
— Не нужно шибко философствовать, Олег Арсеньевич! Все это, если хотите, результат бесконтрольности с вашей стороны. Если бы вы их в свое время проверяли как следует, этого бы не случилось.
— Что верно, то верно, Валентин Аркадьевич. Мне кажется, надо бы зачетную ведомость по практике переписать — Очерету хоть запоздало пятерку поставить. Как вы насчет такого хотя бы частичного восстановления справедливости? — спросил Почепа.
— Ни в коем случае! Это противозаконно. Как выставили, так пусть теперь и остается. Кстати, он все же виноват — бессовестно промолчал о том, что его товарищи подлогом занимались. Ведь это государственное дело! Кроме того, четверка — тоже хорошая оценка. А что просмотрели тех двух халтурщиков, так это наша с вами вина, больше ничья.
Приближалась зимняя сессия. Суровая действительность диктовала свои жесткие условия: чтобы успеть подтянуть все хвосты, мне нужно было на некоторое время оставить работу у Бурлакова. Но Валерий Сидорович уж очень не любил, когда какое-либо дело бросалось незавершенным, и я в срочном порядке заканчивал отладку своего блока. В тот вечер мне это почти удалось. Оставалось только проверить его во всех возможных логических ситуациях, но это уже было делом следующего дня. Я запер лабораторию, повесил контрольный замок и направился к выходу, размышляя о своих насущных проблемах.
— Гена! — услышал я с противоположной стороны холла хрипловатый голос Почепы.
Я остановился, обратив взгляд к Олегу Арсеньевичу. Он шел ко мне через холл с дымящейся папиросой в зубах, делая знаки своей единственной рукой.
— Гена, задержитесь, пожалуйста, на пару минут. Я понимаю, уже поздно, но не могу не сказать вам, что месяц тому назад мы начали обсчитывать результаты, которые Вы и Ваши товарищи представили нам на летней инженерной практике.
Мое сердце дрогнуло, и в мозгу начали роиться тревожные мысли: «Ну и практика! Что еще могло случиться? Неужели я там что-то напутал? Только бы не пришлось переделывать! Черт бы побрал и Почепу, и Ампирова, и всю их кафедру»! Почепа остановился, выпустив густой клуб синего дыма, и как-то несмело проговорил:
— В процессе обсчета мы заметили, что полученные результаты никак не ложатся на прогнозируемую кривую. — Он затянулся так глубоко, что в папиросе что-то затрещало, и с грустной улыбкой продолжил. — Ну, начал я проверять результаты вашей с ребятами оцифровки и чуть умом не тронулся.
— И какие же там огрехи я допустил? — спросил я с тревогой в голосе.
— В том-то и дело, что лично Вы все сделали исключительно точно и добросовестно. А вот Ваши товарищи… Да вы и сами наверняка знаете. Вы ведь обрабатывали на совесть, а они халтурили. Потому, видимо, и «наработали» больше вашего! Вы меня, ради Бога, извините, что я тогда не разобрался, да еще и Валентина Аркадьевича на Вас напустил!
— Ладно, мне не в первый раз! — ответил я, смущенный тем, что человек, который по возрасту годится мне в отцы, просит у меня прощения.
Почепа словно прочитал мои мысли и заговорил укоризненным тоном:
— Хоть Вы и
