— Завулон… я была самонадеянной дурой… —прошептала я, глотая слезы. — Прости. Я подвела тебя…

— Сегодня ты полностью реабилитировалась.

Одним движением Завулон поднял меня с кресла.Я привстала на цыпочки, иначе пришлось бы болтаться в его руках, и почему-товспомнила, как меня это поразило в первый раз — чудовищная сила его худощавоготела. Даже когда он в человеческом обличье…

— Алиса, я тобой доволен, — он улыбнулся. — Ине переживай, что выложилась. У нас еще есть кое-какие резервы.

— Вроде права на жертвоприношение? — япопыталась улыбнуться.

— Да, — Завулон кивнул. — Поедешь в отпуск,сегодня же. Вернешься лучше чем была.

У меня предательски задрожали губы. Ну чтотакое, реву как истеричка, тушь небось вся потекла, силы ни капельки не осталось…

— Хочу тебя, — прошептала я. — Завулон, мнебыло так одиноко…

Он мягко отстранил мои руки.

— Потом, Аля. Когда ты вернешься. Иначе этобудет… — Завулон улыбнулся, — использованием служебного положения в личныхцелях.

— Кто посмеет тебе такое сказать?

Завулон долго смотрел мне в глаза.

— Найдутся, Аля. Прошлый год был очень тяжелымдля Дозора, и многие не прочь увидеть меня униженным.

— Тогда не надо, — быстро сказала я. — Не надорисковать, восстановлюсь сама потихоньку…

— Надо. Не беспокойся, девочка моя.

Меня всю перевернуло от его голоса. Отспокойной, уверенной силы.

— Ну зачем ты так рискуешь ради меня? —прошептала я. Не ожидая ответа, но Завулон все-таки ответил:

— Потому, что любовь — это тоже сила. Большаясила, и ей не стоит пренебрегать.

Странная вещь — жизнь.

Еще сутки назад я выходила из своей квартиры:молодая, здоровая, полная силы — и при этом несчастная ведьма.

А полдня назад я стояла в офисе Дозора:изуродованная, лишенная надежды и веры в будущее…

Как все изменилось!

— Хочешь еще вина, Алиса? — Павел, мойпровожатый, заискивающи заглянул в глаза.

— Немножко, — не отрываясь от иллюминаторасказала я. Самолет уже начал снижение на посадку в аэропорту Симферополя.Старенькая «Тушка» поскрипывала, медленно заваливаясь на крыло, и лицапассажиров были скорбно-напряженными. Только мы с Павлом сидели совершенноспокойно — безопасность полета проверил лично Завулон.

Павел подал мне хрустальный бокал. Разумеется,бокал был не из реквизита стюардесс, как и наполнявший его южноафриканскийсотерн. Похоже, к своей миссии немолодой оборотень отнесся более чем серьезно.Он летел отдыхать на юг к кому-то из своих знакомых, но в последнюю минуту егосняли с рейса на Херсон и поручили сопровождать меня до Симферополя. Слухи отом, что мои отношения с Завулоном вернулись в прежнее русло, явно успели донего дойти.

— Давай за шефа, Алиса? — спросил Павел. Онтак старательно заискивал, что это даже становилось неприятно.

— Давай, — согласилась я. Мы чокнулись,выпили. Прошла мимо стюардесса, проверяя в последний раз застегнуты ли ремни,но на нас даже не посмотрела. Заклятие незначительности, наложенное Павлом,все-таки работало. Даже этот убогий оборотень сейчас был способнее меня…

— Все-таки нельзя не признать, — отпив винасообщил Павел, — что отношение руководства к сотрудникам у нас на высоте!

Я кивнула.

— А Светлые… — он вложил в слово столькопрезрения, сколько было в его силах, — куда большие индивидуалисты, чем мы!

— Не передергивай, — сказала я. — Вот это,все-таки, неправда.

— Да брось, Алиса! — от вина он сделалсясловоохотливым. — Помнишь, как год назад в оцеплении стояли? Перед ураганом?

Пожалуй, только по этому оцеплению я его ипомнила. Оборотни выполняют черновую работу, и пересекаемся мы редко. Либо насиловых акциях, либо в тех редких случаях, когда созывают весь персонал Дозора.

— Помню.

— Ну вот, этот… Городецкий. Светоч, блин!

— Он очень сильный маг, — вновь возразила я. —Очень.

— Ну да! Силы нахапался, выжал из людишекпоследнее, и что? Куда он ее употребил?

— На собственную реморализацию.

Я прикрыла глаза, вспоминая, как этовыглядело.

Фонтан света, бьющий в небо. Потоки энергии,собранные Антоном у людей. Он поставил все на карту, рискнув прибегнуть кзаемной силе, на краткий миг обрел силы, соизмеримые, а то и превосходящиевозможности Завулона и Гесера.

И обрушил всю силу на себя.

Реморализация. Поиск этически оптимальноговыхода. Самая страшная проблема Светлых — не причинить вреда, не сделатьпоступка, который повлечет за собой зло для людишек.

— Он же теперь суперэгоист! — со вкусом сказалПавел. — Мог он свою подругу защитить? Мог. Мог с нами схватиться? Еще как! Аон что сделал? Взял себе все собранное! Даже ураган остановить не захотел… аведь мог, мог!

— Кто знает, к чему бы привел любой инойпоступок? — спросила я.

— Да ведь он поступил, как любой из нас! Каксамый настоящий Темный!

— Тогда он был бы в Дневном Дозоре.

— Будет, — уверенно сказала Павел. — Кудаденется. Жалко ему стало силы, вот он ее и употребил для себя. Потомоправдывался — мол, все для того, чтобы правильное решение принять… А какоебыло решение? Не вмешиваться! Всего лишь — не вмешиваться! Это наш подход,темный.

— Не буду спорить, Павлуша, — сказала я.

Лайнер вздрогнул, выпуская шасси. Кто-то всалоне тихо ойкнул.

На первый взгляд оборотень был прав. Воттолько помню я лицо Завулона в следующие дни после урагана. Нехороший у негобыл взгляд, уж я-то научилась разбираться. Словно он понял, что его провели, нопонял это слишком поздно.

Павел все продолжал рассуждать о тонкостяхборьбы Дозоров, о разнице в подходах, о долгосрочном планировании операций.Стратег… ему в штабе сидеть, а не по улицам шастать…

Я вдруг поняла, как он успел меня утомить затри часа полета. А ведь на первый взгляд производил приятное впечатление…