Здесь слишком тонка ткань бытия. Слишком многокрови, слишком много эмоций, слишком отчетливы следы прошлого. Есть такиеместа, где грань между человеческим миром и сумраком почти неразличима, и центрМосквы — одно из них.

Будь я сейчас в форме, я видела бы всплескисилы, идущие из глубин иной реальности. Вряд ли даже Завулон сможет точнообъяснить, что стоит за ними. Нам же остается лишь не реагировать, не обращатьвнимания на жадное дыхание сумрака, почуявшего ведьму погибшую в магическомпоединке.

— Быстрее! — сказала Лемешева, и вампирыускорили шаг. Наверное, сумрак разволновался не на шутку.

Впрочем, мне это уже не доступно…

Мы вошли в невидимую людям дверь — причем меняи Жанну пришлось провести Лене. Навстречу уже бежали сотрудники. Снова начавшуюголосить ведьму уволокли куда-то на десятый этаж, в камеру для допросов. Ольгуприняли с рук на руки маги из отдела исцелений. Без всякой надежды помочь,требовалось зафиксировать факт смерти. Один из дежурных лекарей внимательноосмотрел нас. Неодобрительно покачал головой, оценив состояние Жанны,поморщился, глянув на истерзанных вампиров. А потом перевел взгляд на меня — илицо его застыло.

— Что, совсем плохо? — спросила я.

— Не то слово, — без лишних сантиментовответил он. — Алиса, ты чем думала, когда силу отдавала?

— Я действовала по инструкции, — опять ощущаяподступающие слезы, ответила я. — Эдгару конец бы пришел, против него стоялидва мага второго уровня!

Лекарь кивнул:

— Достойное усердие, Алиса. Но и цена немалая.

Эдгар, уже торопящийся к лифту, остановился,сочувственно посмотрел на меня. Подошел, и поцеловал в ладонь, трепетно игалантно. Эти прибалты — они вечно строят из себя викторианских джентльменов.

— Алиса, моя глубочайшая благодарность! Ячувствовал, что вы отдаете последнее. Боялся, что и ты уйдешь вслед за Ольгой.

Он повернулся к лекарю:

— Карл Львович, что возможно сделать дляотважной девушки?

— Боюсь, что ничего, — лекарь развел руками. —Алиса вытягивала силу из собственной души. Это как с дистрофией, понимаете?Когда организму не хватает пищи, он начинает переваривать сам себя. Уничтожаетпечень, мышцы, желудок — лишь бы до последнего сохранить мозг. Наши девочкипопали в аналогичную ситуацию. Жанна, похоже, вовремя потеряла сознание иперестала отдавать последние резервы. Алиса и Ольга держались до последнего. УОльги внутренних резервов оказалось меньше, и она умерла. Алиса выдержала, нополностью истощилась ментально…

Эдгар понимающе кивал, все остальные слюбопытством прислушивались, а лекарь продолжал витийствовать:

— Способности Иного чем-то схожи с любойэнергетической реакцией, к примеру — ядерной. Мы поддерживаем свои способности,извлекая силу из окружающего мира, из людей и прочих низкоорганизованныхобъектов. Но для того, чтобы начать получать силу, ее вначале надо вложить —таков жестокий закон природы. И вот этой, начальной силы, у Алисы практическине осталось. Грубая подкачка здесь не поможет, как не спасет умирающего отголода кусок круто соленого свиного сала или прожаренного до хруста мяса.Организм такую пищу не переварит, она убьет, а не спасет. Так и с Алисой —влить ей энергию можно, но она захлебнется.

— А можно не говорить обо мне в третьем лице?— спросила я. — И таким тоном!

— Извини, девочка, — Карл Львович вздохнул. —Но я говорю правду.

Эдгар бережно отпустил мою руку. Сказал:

— Алиса, ты не переживай. Может быть,руководство что-нибудь придумает. Кстати, о прожаренном мясе… я голоден какзверь.

Лемешева кивнула:

— Пойдем в какое-нибудь бистро.

— Подождите меня, а? — попросила Жанна. — Душприму, я вся в мыле… У меня даже ужасаться сил не осталась.

Я стояла, тупо слушая их разговор, и пытаясьощутить хоть что-нибудь на уровне Иного. Увидеть свою подлинную тень, вызватьсумрак, почувствовать эмоциональный фон…

Пусто.

А про меня словно уже и забыли…

Будь на моем месте Жанна или Ленка — я бы тожесебя так вела. Ну не вешаться же, в конце концов, из-за чужого ротозейства? Ктоменя просил отдавать все, до донца? Так нет… захотелось геройствовать!

Это все из-за Семена и Тигренка. Когда японяла, с кем мы столкнулись — решила взять реванш. Доказать что-то… кому-то…зачем-то…

Ну и что теперь? Доказала.

И стала калекой. Куда большей, чем послесхватки с Тигренком…

— Жанка, только быстро, — сказала Лемешева. —Алиса, ты с нами пойдешь?

Я повернулась к Анне Тихоновне — но сказатьничего не успела.

— Уже никто никуда не идет, — послышалосьиз-за спины. У Лемешевой округлились глаза, а я, узнав голос, вздрогнула.

У лифта стоял Завулон.

Сейчас он был в своем человеческом облике:худощавый, печальный, с немного отсутствующим взглядом. Многие из наших еготолько и знают — спокойного, неторопливого, даже скучноватого.

А я знаю и другого Завулона. Не сдержанногошефа Дневного Дозора, не могучего бойца, принимающего демонический облик, нетемного мага вне классификаций, а веселого и неистощимого в выдумках Иного.Просто Иного — без всяких следов разделяющей нас пропасти, будто и не былоразницы в возрасте, опыте, силе.

Было так когда-то. Было…

— Все в мой кабинет, — велел Завулон. —Немедленно.

Он исчез — нырнул в сумрак, наверное. Но передэтим на миг остановил взгляд на мне. Его глаза ничего не выражали. Ни насмешки,ни сожаления, ни приязни.

Но все-таки он посмотрел на меня, и сердцеекнуло. Последний год Завулон вообще словно бы не замечал неудачливую ведьмуАлису Донникову.

— И покушали, и помылись, — хмуро сказалаЛемешева. — Пошли, девчонки.

То, что я села в сторонке, получилосьслучайно.

Ноги сами понесли меня в кресло у камина —широкое кожаное кресло, где я так привыкла сворачиваться клубочком иполусидеть-полулежать, глядя на работающего Завулона, на бездымное пламя вочаге, на фотографии, которыми увешаны стены…

И когда я сообразила, что невольно отдалиласьот всех, занявших подобающие места на диванах у стены — было уже поздночто-либо менять. Только глупо бы выглядела.