Томше это не нравилось. Она старалась презирать дерево, какпрезирала все, что отвергало ее, и лепила из послушного материала, иногдаберясь за камень. Мрамор... Она усмехнулась. Там были свои сложности, носложности другого порядка, преодоление которых ей нравилось, заставляло ощущатьсебя бойцом. Хорошее чувство, насыщающее.

Она села на табуретку – единственный предмет мебели вкомнате, давным-давно превращенной в мастерскую. Альбом с ее набросками валялсяна полу, под ногами, и Мария лениво наклонилась, подняла его, перелистнуланесколько страниц, пока не остановилась на портрете, нарисованном ею утром.

Не портрет – набросок. Стоило ей услышать утренние новости,как она, придя в себя, схватилась за карандаш по старой студенческой привычке,судорожно набросала знакомое до каждой морщинки лицо – вьющаяся борода,бакенбарды, широкий нос, немного вывернутые губы. Отшвырнула альбом в сторонуи, раскачиваясь, принялась мерить широкими шагами мастерскую, лавируя междуготовыми скульптурами, заготовками и материалом. В руки просилась краснаяпластичная глина, из которой пальцы, помнящие его лицо, могли бы слепить фавна,запрокидывающего в похотливом смехе косматую голову. Но она удержалась.

Вместо этого она подобрала альбом и изобразила скупымиштрихами две головы: первую – курчавую, горбоносую, вторую – с типичными, ничемне примечательными европейскими чертами лица и ненавидящим взглядом,устремленным на фавна. Закончив рисовать, Томша вырвала лист из альбома, снаслаждением смяла его, чувствуя ладонями шероховатость бумаги и углы сминаемыхповерхностей, швырнула его рядом с печью для обжига. И растянула в довольнойулыбке полные губы, так что обнажились короткие острые резцы желтоватого цвета.

Ольга не простила Бабкину ухода из банка. Поступок мужа онарасценила как предательство – худшее, чем измена, поскольку самыми страшнымипоследствиями измены считала нехорошие болезни. Болезни были излечимы. А вототказ Бабкина вписываться в «нормальную жизнь» означал крах ее мечтаний. Семьяпревращалась не в уютное гнездышко, в котором ей отводилась роль защищенной совсех сторон птички, сидящей на яйцах и время от времени любовно декорирующейстенки гнезда цветными перышками, а во что-то непонятное, где она должна быласама о себе заботиться.

Такая семья Ольге была не нужна. Но все ее воспитаниевосставало против того, чтобы уйти от мужа. Во-первых, уходить было не к кому.Что бы ни говорила ее мать Марина Викторовна, какие бы примеры ни приводила, наОльгином горизонте не слишком часто появлялись состоятельные бизнесмены илихотя бы частные врачи, готовые сделать ей предложение руки и сердца. Во-вторых,развод представлялся Ольге безусловным поражением – она оставалась одна, безмужа, без средств к существованию, поскольку сама зарабатывала недостаточно.

Весь следующий год их жизни был наполнен ссорами искандалами. Ольга попрекала мужа всем: невозможностью купить хорошую еду,заплатить за поездку в Турцию, одеться в приличном магазине. Поначалу цель еепридирок была проста: руководствуясь поговоркой «вода камень точит», Ольганадеялась переубедить мужа и заставить его вернуться на стезю зарабатыванияденег.

– Посмотри! – кричала она, тыча ему в лицо фотографиюподруги – на снимке подруга нежилась в синем море, на заднем плане возвышалисьгоры. – Мы даже паршивый Египет не можем себе позволить! Ты мужик или нет?Если мужик, так обеспечь семью!

– Оля, если тебе так нужен Египет, попробуй сама на негозаработать, – не выдержал Сергей.

– Что-о?! Ты заставляешь меня идти на панель?

– Черт возьми, а другие способы заработать тебе в голову неприходят? В конце концов, у тебя хорошая специальность! Зачем ты тратишь времяв своей конторе, если полученных денег тебе хватает только на булавки?

– Потому что это муж должен обеспечивать семью, а не жена!Муж, понимаешь?! А ты вместо этого...

Бабкин качал головой, уходил. Он уже знал, что значит«вместо этого»: выступления жены повторялись раз в две недели и не отличалисьразнообразием.

Ольга использовала все инструменты в борьбе за право самойраспоряжаться судьбой мужа: прогоняла его из постели, лишая секса, не готовилаеду и раздраженно швыряла на стол дешевые полуфабрикаты в ответ на просьбуСергея разогреть ему ужин, надолго замолкала, уходя в себя, после звонкаподруги, лишний раз убедившись: все живут хорошо, кроме нее, Оли Бабкиной.Постепенно в ее борьбе цель отступила на задний план, поскольку Ольга поняла,что не сможет ни переубедить, ни заставить мужа подчиниться ее желаниям. Нопроцесс был запущен, и остановиться она уже не могла. Глухая раздражительностьпостоянно сидела в ней, время от времени вулканом прорываясь наружу и заливаявсе вокруг черной лавой.

Очень быстро их семейная жизнь стала рутиной в худшемсмысле, с предсказуемыми ссорами, беспричинными обидами, упорным глухиммолчанием Сергея. Он постепенно возвращался в ту же броню, которая упала с негопод воздействием влюбленности, и Ольга жаловалась подругам, что муж все менееласков с ней.

Позже Сергей не мог внятно объяснить самому себе, почему онстолько лет терпел рядом женщину, быстро ставшую ему чужой. Детей Ольга нехотела рожать, мотивируя это тем, что не собирается растить ребенка в нищете.Жили они в квартире Сергея, оставшейся ему от родителей, и ездили на его жестаренькой безотказной «пятерке» (машина – еще один предмет насмешек Ольги,подруги которой давно обзавелись пусть подержанными, но иномарками). Принесходстве их взглядов на семейную жизнь они были похожи на лошадей, тянущиходну повозку в разные стороны и время от времени лягающих друг друга копытами.

Ольга не желала слушать о работе мужа, и их редкие разговорыбыли наполнены бытовыми подробностями либо обсуждением знакомых и друзей. Водно мартовское утро Сергей проснулся и, слушая звук капели за окном, вдруготчетливо понял, что больше так жить не будет. На второй половине их широченнойкровати, как будто специально сделанной такой большой не для комфорта, а дляувеличения расстояния между супругами, лежала Ольга, и при взгляде на нееБабкин не испытал никаких чувств, кроме усталости.

За завтраком он сказал, что хочет развестись. И реакция женыв очередной раз его поразила.

Ольга разрыдалась. Она закатила истерику, грозилась вскрытьсебе вены, если он уйдет, вытащила телефон Сергея из сумки и пыталась найти внем имя любовницы, ради которой он бросает ее. Затем на Бабкина посыпалисьобвинения. Он даже не пытался оправдываться, не в силах понять, из-за чего онатак переживает.

– Оль, – потрясенно сказал он, когда в ее рыданияхнаступила пауза. – Ты же меня не любишь! Года три уже не любишь, а может,и все четыре. Вспомни – когда мы с тобой последний раз любовью занимались?

– Если тебе нужен секс, так и скажи, – всхлипнула она.

– Да не в сексе дело! А в том, что мы с тобой не нужны другдругу!