Позднее, гораздо позднее, мне рассказывали, что Алина продолжала готовить уроки с Димой, хотя отец предоставил ему репетитора, и что бедная женщина дрожала каждый раз от страха, что оценка учителя не слишком польстит самолюбию мальчика, ставшего очень честолюбивым. Он начинал браниться, кричать и рвать одежду. Все как раньше. Меж тем милому мальчику исполнилось шестнадцать, а Алина продолжала его обхаживать как в раннем детстве. Она всегда сама его одевала и прибирала волосы. Это было крайне трогательно, но очень далеко от советов Бехтерева. И если школа старалась сделать из него мужчину, то мать – капризного и избалованного ребенка. Все продолжалось, как было в колыбели в Сарате.

Глава 47. Глубокое

Меж тем жемчужина нашлась. В течение всего лета 1913 года у нас не было ни дня отдыха. Наши бедные агенты не на шутку взялись за поиски. Как только нам сообщили, что жемчужина найдена, мы спешно выехали, но нас ждало разочарование. Ничто даже отдаленно не напоминало Сарны. Список сельских владений, выставленных на продажу, был у нас в руках, мы без конца, день и ночь, изучали его сами, разъезжали как коммивояжеры, осматривая владения и пытаясь соотнести выгоду и привлекательность. Последнее нам казалось наиболее важным. Жить в неприятном доме или месте было бы для нас наказанием судьбы. Но все, что мы видели до того, совершенно нам не подходило.

Совершенно случайно мы проезжали мимо Вильны, в этот раз однозначно по дороге на Волынь, привлекавшую нас благодаря приятным воспоминаниям, которые мы бережно хранили. И опять-таки совершенно случайно, агент, не принимавший участие в наших поисках, заговорил с нами о старом генерале в отставке, жившем в Вильне. Он хотел быстрей избавиться от имения, на которое он не жаловался, но сложности, домашние заботы, зять и прочее подталкивали его к переезду в город, где у него был красивый дом с большим садом.

Виктор съездил к пожилому генералу, который показался ему доброжелательным, как, впрочем, и его жена. Они пригласили нас приехать посмотреть имение Глубокое, и поскольку они не могли оказать нам честь поехать с нами, то порекомендовали своего управляющего, которому они написали письмо. Мы были уже привычные и быстро собрались в Глубокое, отложив на несколько дней поездку в Волынь, где нас тоже уже ждали.

Глубокое было расположено по частной ветке железной дороги, конечной точкой которой были Свенцяны на магистральной линии Вильна-Петербург. К сожалению, сообщение было крайне утомительно. Нужно было делать пересадку. Поскольку поезд прибывал в Свинцяны вечером, а частный поезд отходил раз в день, а именно ранним утром, приходилось проводить ночь в Свенцянах у какого-то носильщика при вокзале.

Вагоны этого маленького поезда, идущего по узкоколейной дороге, соединявшей многие великолепные владения богатых польских помещиков, казалось, совершали титанический труд, чтобы добраться до конечного пункта Глубокого. Ведь чтобы проделать этот путь в сто двадцать километров, требовалось полдня. Поезд целыми часами стоял на маленьких станциях, где грузили древесину и пшеницу. Тем временем машинист и рабочие поезда ходили собирать ягоды и грибы в ближайший лес, который был великолепен.

Стояла июльская жара. Я сгорала от нетерпения еще больше, чем муж, и очень сожалела о том, что уступила ему, сойдя с основного курса нашего путешествия, поскольку уже представила себе, что мы однажды поселимся именно в Волыни. Имение настолько неудачно было расположено, что меня это вывело из себя, и я изначально отрицательно настроилась на исход дела. Только к четырем часам мы высадились на вокзале в Глубоком. Первое впечатление было очень интересным. Сразу от вокзала начинался городок, раскинувшийся на берегу озера, круглого как тарелка. Озеро было небольшое, всего двадцать пять десятин, но очень глубокое, за что и было так названо, название перешло и на городок, расположившийся на его холмистых берегах. Примыкая к городку, но по другой стороне озера, спрятавшись в густой листве, находилось имение генерала. Тенистая аллея вековых деревьев вела к белоснежному дому с балконом и крыльцом с двенадцатью ступенями.

«Да, тут красиво. Тут правда красиво!» – воскликнул Виктор, как только повозка выехала на прекрасную аллею, по которой мы за пять минут добрались до белого дома.

Вокруг было очень красиво, но дом довольно низкий, просторный, выбеленный известкой, с небольшими окнами, старомодный насчитывал, увы, сто лет. Большая терраса выходила во двор, и балкон, выкрашенный в бледно-голубой цвет, огибал дом со стороны сада, разбитого на берегу озера. С высоты балкона озеро поблескивало сквозь зелень великолепных сосен, украшавших сад.

Генерал, который больше не хотел жить в Глубоком, продавал весь дом целиком с обстановкой. Но мебель тоже была старая и уродливая, обитая пестрой тканью. Все стены были увешены раскрашенными литографиями, их сопровождали надписи на немецком, так как генерал купил это владение у некоего немца Шкерста, который в свою очередь приобрел его у князя Витгенштейна.

У Витгенштейна насчитывалось с дюжину усадеб, которые он получил в приданое за женой, единственной дочерью князя Радзивилла. Но это была не усадьба, а одна из его ферм. Для начала нужно сказать, что владения занимали огромную, покрытую лесами территорию, где находились многочисленные деревни. Но после шестидесяти лет «работы» новых хозяев, осталось только тысяча семьсот десятин земли, мало леса и центральная часть с белым домом, окруженным садом. Но сад был небольшой, и что было прескверно с моей точки зрения, это отсутствие парка. Я очень хотела развернуться и уехать, но Виктор попросил меня не торопиться с решением, поскольку ему имение понравилось.

– Ничего хорошего, – заверила я, – парка нет, сад в плачевном состоянии, а местоположение вообще ужасное.

Муж не разделял мое мнение.

– Мы уже посетили столько владений, по большей части обветшавших, и все безрезультатно, а здесь нет красивого дома с парком, но зато хозяйство хорошо устроено.

– Какие коровы, какой скот? – продолжала я ворчать, вспоминая о прекрасных коровах в Сарнах.

– Семьдесят пять коров и так мало молока? От них только навоз.

– Зато есть винокуренный завод, который дает фиксированный доход, необходимый нам, чтобы не проесть наш капитал, – возражал Виктор.

– Винокурня? Какой ужас! – опять возражала я.

Производить молоко, пшеницу, овощи, разводить кур, домашних животных, все это понятно, но гнать спирт, этот ужасный спирт, который загубил Россию, который свел с ума и сделал несчастным целый народ. Производить этот яд? Нет. Точка. Никакой винокурни. Формально я была против, но мой муж откладывал отъезд. Первый раз было так, что в имении, которое хотели продать, никто не ходил за нами следом,