разместил своих солдат у местных жителей, где солдаты взяли всё, в чем нуждались, а от магистрата потребовал огромную контрибуцию. Но, в то время как он думал, что пользуется в Любеке некоторой безопасностью, находясь под защитой остатков его укреплений и вознагражденный изобилием большого торгового города за лишения мучительного отступления, появились французы. Нейтралитет Любека перестал для них существовать, и они имели право преследовать в нем пруссаков. Прибыв 7 ноября, они в тот же день атаковали укрепления, венчавшие ворота под названием Бург-Тор и Мюлен-Тор. Корпус Бернадотта захватил одно из укреплений, корпус Сульта – другое. Ожесточенный бой разгорелся на улицах. На глазах несчастных обитателей Любека их роскошный город превращался в место бойни. Пруссаки были вынуждены спасаться бегством, оставив на месте более тысячи убитых, около восьми тысяч пленных и всю артиллерию.

Генерал Блюхер вышел из Любека и пытался занять позицию между наполовину затопленной территорией в его окрестностях и датской границей, но остановился, не имея более ни продовольствия, ни боеприпасов. На сей раз пришлось сдаться и, после того как он целый год порицал генерала Мака, и целую неделю – князя Гогенлоэ, последовать их примеру. Блюхер капитулировал 7 ноября со всем своим армейским корпусом. Эта капитуляция доставила французам 14 тысяч пленных, которые, вместе с теми, кого захватили в Любеке, довели число пленных до 20 тысяч.

С этого дня не существовало более ни одного прусского корпуса от Рейна до Одера. Семьдесят тысяч человек, пытавшиеся добраться до Одера, были разогнаны, убиты и захвачены в плен.

В то время как эти события происходили в Мекленбурге, крепость Кюстрин на Одере покорилась нескольким ротам пехоты под командованием генерала Пети. Четыре тысячи пленных, значительные склады, вторая позиция в нижнем течении Одера были ценой этой новой капитуляции. Таким образом, французы заняли на Одере крепости Штеттин и Кюстрин. Ланн водворился в Штеттине, Даву – в Кюстрине.

На Эльбе остался только мощный Магдебург, укрывавший 22 тысячи человек гарнизона и множество снаряжения. Маршал Ней предпринял его осаду. Раздобыв несколько мортир, за отсутствием осадной артиллерии, он уже несколько раз угрожал крепости бомбардировкой, каковую воздерживался начинать. Две-три бомбы, выпущенные в воздух, перепугали население, которое окружило дом коменданта, громко требуя, чтобы людей не подвергали напрасной бойне, поскольку прусская монархия не имеет более возможности обороняться. Деморализация прусских генералов была столь полной, что эти доводы были сочтены убедительными, и на следующий день после капитуляции Любека генерал Клейст сдал Магдебург с 22 тысячами пленных.

Из 160 тысяч человек действующей прусской армии не осталось ни одного. Отбросив преувеличения, которые распространились по Европе, можно утверждать, что около 25 тысяч человек было убито и ранено и 100 тысяч взяты в плен. Из 35 тысяч остальных ни один не перешел обратно через Одер. Саксонцы вернулись в Саксонию. Пруссаки побросали оружие и бежали через сельскую местность.

Так Наполеон стал абсолютным хозяином монархии Фридриха Великого: из нее следовало исключить лишь несколько крепостей в Силезии, неспособных сопротивляться, и Восточную Пруссию, защищенную расстоянием и соседством России. Наполеон захватил всё вооружение Пруссии в артиллерии, ружьях, боеприпасах; приобрел продовольствие, чтобы кормить свою армию во время кампании, двадцать тысяч лошадей, чтобы снарядить свою кавалерию, и довольно знамен, чтобы развесить их на зданиях своей столицы. Всё это свершилось за один месяц, ибо, выступив 8 октября, Наполеон принял капитуляцию Магдебурга, которая была последней, 8 ноября.

Что до пруссаков, если мы хотим понять тайну их неслыханного разгрома, после которого армии и крепости сдаются по требованию гусаров и рот легкой пехоты, то найдем ее в полном упадке духа, который обыкновенно следует за безрассудной самоуверенностью. После отрицания военного превосходства французов, поскольку победы их отрицать было невозможно, пруссаки оказались так ими поражены при первой же встрече, что не сочли более возможным сопротивляться и разбежались, побросав оружие. Они были сражены, и Европа вместе с ними. Она вся содрогнулась после Йены еще более, чем после Аустерлица, ибо после Аустерлица у врагов Франции оставалась еще вера в прусскую армию. После Йены весь континент, казалось, принадлежал французской армии. Солдаты Фридриха Великого были последним оплотом зависти, когда же они оказались побеждены, зависти не осталось иного прибежища, кроме единственного: предсказывать ошибки гения, отныне несокрушимого, и заявлять, что перед таким успехом не может устоять человеческий рассудок. К несчастью, гений и вправду, приведя зависть в отчаяние своими успехами, сам же взялся утешить ее своими ошибками.

VIII

Эйлау

За один месяц Наполеон низринул прусскую монархию, уничтожил ее армию и завладел наибольшей частью ее территории. У Фридриха-Вильгельма осталась одна провинция и двадцать пять тысяч поданных. Правда, русские, которых настойчиво призывал укрывшийся в Кенигсберге берлинский двор, спешили на помощь так быстро, как позволяли им расстояния, время года и бессилие полуварварской администрации. Но с русскими уже имели дело в Аустерлице и, несмотря на их храбрость, не ждали от них перемены в исходе войны. Европейские кабинеты и дворы погрузились в глубокое уныние. Побежденные народы, разрывающиеся меж патриотизмом и восхищением, не могли не признавать в Наполеоне сына Французской революции, распространителя ее идей и славного исполнителя самой популярной из них, идеи равенства. Яркий пример такого равенства они видели во французских генералах, которых называли уже не их собственными, прежде столь известными именами – Бертье, Мюрат, Бернадотт, но именовали князем Невшательским, великим герцогом Бергским, князем Понтекорво! Пытаясь объяснить неслыханные победы над прусской армией, их приписывали не только доблести французов и военному опыту, но и принципам, на которых строилось новое французское общество. Невероятное рвение французских солдат объясняли тем, что в них сумели пробудить необычайное честолюбие, открыв перед ними карьеру, которую можно было начать крестьянином, а закончить маршалом, князем, королем, императором!

Перехваченные письма прусских офицеров были полны странных размышлений на эту тему. Один из них писал семье: «Если бы с французами нужно было драться только руками, мы скоро победили бы их. Они невысоки, тщедушны; любой из германцев побьет четверых. Но в бою они становятся сверхъестественными существами. Они горят невыразимым пылом, ни малейшего следа которого не видно в наших солдатах. Разве можно добиться чего-то от крестьян, ведомых в бой дворянами, которые делят с ними опасности, но не разделяют ни их чувств, ни наград?»

Так, наряду с храбростью, устами побежденных прославлялись и принципы Французской революции. Укрывшись в отдаленных пределах своего королевства, король Пруссии готовил ордонанс, вводивший равенство в ряды его армии и упразднявший в ней все классовые и сословные различия. Своеобразный пример распространения либеральных идей, донесенных до Европы победителем, которого нередко представляли их душителем! Некоторые он и в самом деле подавил, но самые