чтобы узнать, каким чтением питал себя этот великий ум, затем посетил Потсдамскую гарнизонную церковь со скромным склепом, где покоился основатель Пруссии. В Потсдаме хранили меч Фридриха, его пояс и ленту Черного орла. Наполеон взял их в руки, воскликнув: «Вот прекрасный подарок для Дома инвалидов, особенно для тех, кто был в Ганноверской армии! Они будут счастливы видеть в нашей власти меч того, кто победил их в Росбахе!»

В то время как штаб-квартира пребывала в Потсдаме, маршал Даву 25 октября вступил в Берлин. Отступая, Фридрих-Вильгельм предоставил Берлин управлению буржуазии под председательством принца Хацфельда. Представители буржуазии преподнесли маршалу Даву ключи от столицы, которые он им вернул, сказав, что они принадлежат более великому, чем он, то есть Наполеону. Маршал оставил в городе один полк для создания полиции совместно с городской милицией, и отбыл в Фридрихсфельд, где занял сильную позицию, оперев правый фланг на Шпрее, а левый на лес. По приказу Наполеона он встал лагерем, обнажив артиллерию и держа одних солдат в лагере, а других отпуская по очереди осматривать покоренную столицу. Он приказал утеплить палатки соломой и еловыми лапами, чтобы защитить войска от зимнего холода. Не было необходимости напоминать Даву о дисциплине: с ним нужно было следить лишь за тем, чтобы она была не слишком суровой. Магистрату Берлина Даву обещал уважать жителей и собственность (как и обязаны поступать цивилизованные победители) при условии, что будет получать взамен полное подчинение и продовольствие в то весьма недолгое время, какое армия проведет в городских стенах.

Ланн был отправлен на Потсдам и Шпандау. Ожеро прошел через Берлин вслед за Даву. Наполеон, пробыв 24-е и 25-е в Потсдаме, а 26-е в Шарлоттенбурге, назначил свое вступление в Берлин на 27 октября.

Ему впервые доводилось вступить триумфатором, подобно Александру и Цезарю, в покоренную столицу. Он не вступал так в Вену, которую едва осмотрел, проживая постоянно в Шёнбрунне, вдали от глаз венцев. Но ныне, то ли из-за гордости по поводу того, что сразил армию, слывшую непобедимой, то ли из-за желания поразить Европу блистательным зрелищем, а может и из-за опьянения победой, ударившей в голову сильнее обыкновенного, – он выбрал утро 27-го для триумфального въезда в столицу.

Всё население города было на ногах, дабы присутствовать при великой сцене. Наполеон вступил в Берлин в окружении гвардии и в сопровождении кирасиров д’Опуля и Нансути. Императорская гвардия, богато одетая, была в тот день внушительна как никогда. Впереди шествовали гренадеры и пешие егеря, позади – гренадеры и конные егеря, посередине – Наполеон, окруженный на почтительном расстоянии маршалами Бертье, Дюроком, Даву и Ожеро и одетый в простой костюм, который он носил в Тюильри и на полях сражений. Все взгляды огромной, молчаливой толпы, охваченной одновременно печалью и восхищением, были устремлены на него. Таково было зрелище, явленное на длинной и широкой улице Берлина, ведущей от ворот Шарлоттенбурга к дворцу королей Пруссии. Народ высыпал на улицы, буржуазия приникла к окнам. Что до знати, она бежала в страхе и смятении. Женщины казались жадными до зрелища, которое разворачивалось у них перед глазами: некоторые роняли слезы, но ни одна не испускала криков ненависти или восторга победителем! Счастлива Пруссия, что не разделилась и сохранила достоинство в своем поражении! Вступление врага не стало для нее уничтожением одной партии и триумфом другой; и не было в ней недостойной группировки, охваченной гнусной радостью, рукоплещущей присутствию иностранных солдат! Мы, французы, более несчастливы в наших невзгодах, мы видели такую мерзкую радость, ибо мы видели в этом веке всё – все крайности победы и поражения, величия и унижения, чистейшей преданности и чернейшего предательства!

Наполеон принял от магистрата ключи от Берлина, затем отправился во дворец, где дал аудиенцию представителям властей; вел мягкие, ободряющие речи, обещал порядок со стороны своих солдат при условии порядка со стороны жителей. Он выказал суровость в речах лишь в отношении германской аристократии, которая была, по его словам, единственным автором несчастий Германии, спровоцировав его на войну, и которую он покарает, заставив ее выпрашивать свой хлеб у Англии. Он водворился в королевском дворце, принял там иностранных министров, представляющих дружественные дворы, и вызвал в Берлин Талейрана.

Бюллетени Наполеона, рассказ о том, что армия выполняла каждый день, нередко также пылкие ответы врагам, сборники политических размышлений – уроки королям и народам – быстро диктовались им и обычно просматривались Талейраном перед обнародованием. Император рассказывал в них о продвижении по вражеской стране и даже то, что узнавал о политических причинах войны. В бюллетенях, которые он обнародовал в Пруссии, он щедро воздавал честь памяти Фридриха Великого, выказывал знаки уважения его несчастливому преемнику, подпуская в них, тем не менее, толику жалости. Однако самые ядовитые сарказмы Наполеон источал в адрес королев, которые вмешиваются в дела государства, подвергая своих супругов и их страны ужасным несчастьям, – невеликодушное отношение к королеве Пруссии Луизе, и без того удрученной чувством вины и несчастьем, чтобы к ним добавляли еще и оскорбление! Эти бюллетени, в которых столь несдержанно сквозила вольность победившего солдата, стоили Наполеону не одного порицания, среди возгласов восхищения, которые его победы вырывали даже у его врагов.

В раздражении против прусской партии, зачинщицы войны, он сурово принял посланцев герцога Брауншвейгского, перед кончиной завещавшего победителю свою семью и подданных. «Скажите герцогу Брауншвейгскому, что я питаю к нему всё уважение как к несчастному генералу, по справедливости знаменитому, павшему на поле боя, что может случиться с каждым из нас, но не могу считать генерала прусской армии суверенным государем».

Эти слова, обнародованные в бюллетене, давали понять, что Наполеон собирается чтить суверенитет герцога Брауншвейгского не более, чем суверенитет курфюрста Гессенского. Впрочем, выказывая жесткость к одним, он выказывал доброжелательность и великодушие к другим, меняя свое отношение в соответствии с известным участием каждого в войне. Его выражения в отношении старого маршала Мёллендорфа были полны учтивости. В Берлине находился принц Фердинанд, отец принца Людвига, а также принцесса – его супруга. Там находилась и вдова принца Генриха и две сестры короля, одна на сносях, другая больная. Наполеон посетил каждого из членов королевской семьи со знаками глубокого уважения, чем весьма тронул их всех, ибо не было тогда государя, чье внимание имело бы столь высокую цену, как его.

Всё это время Наполеон не прекращал руководить передвижениями своих соратников по следам прусской армии. Разместившись с основными силами в Берлине, он отрезал пруссакам прямую дорогу с Эльбы на Одер, оставив им лишь длинные, почти непроходимые дороги, где их легко было перехватить. Наполеон был в состоянии упредить их на всех направлениях. Он держал