на минуту остановилась перед ним, дабы перевести дух, ибо неравный бой длился уже шесть часов и солдаты были измучены. Защищавшая Хассенхаузен дивизия Гюдена понесла огромные потери, но дивизия Фриана пострадала не так сильно. Дивизия Морана, не пострадав от кавалерии, весьма пострадала от артиллерии, но всё еще сохраняла боевой дух. Все три дивизии были готовы возобновить сражение, чтобы противостоять двум прусским резервным дивизиям, которые до сих пор оставались лишь свидетельницами сражения на противоположном краю котловины. Эти две резервные дивизии, Кюнхайма и Арнима, под командованием маршала Калькрейта, ждали только сигнала, чтобы вступить в бой.

В это время у короля Пруссии совещались. Генерал Блюхер считал нужным объединить всю кавалерию с двумя резервными дивизиями и отчаянно атаковать неприятеля. Король поначалу разделял его мнение; но ему сказали, что если подождать хотя бы день, то к ним присоединятся князь Гогенлоэ и генерал Рюхель, и тогда французов разобьют общими силами. Предположение было не слишком основательно, ибо, если рассчитывали на присоединение Гогенлоэ и Рюхеля, то и к французам могла присоединиться вся Великая армия. Однако было приказано отступить. Король выказал в сражении редкую храбрость, но храбрость не есть характер. К тому же люди вокруг него пребывали в глубочайшем унынии.

Во второй половине дня начали отступление. Маршал Калькрейт прикрывал его двумя свежими дивизиями. Генерал Моран воспользовался высотой Зонненберг, расположенной слева от поля сражения, и поставил на ней батареи, открыв весьма неприятный огонь по правому флангу пруссаков. Маршал Даву стремительно выдвинул за ручей все три своих дивизии и вскоре вынудил резервные дивизии отступить. Если бы Даву имел при себе драгунские полки, уведенные накануне маршалом Бернадоттом, он взял бы тысячи пленных. Однако он всё же захватил более трех тысяч пленных и сто пятнадцать орудий – огромная добыча для корпуса, обладавшего лишь сорока четырьмя орудиями.

Прусская армия потеряла 3 тысячи пленными, 9–10 тысяч убитыми и ранеными, а также герцога Брауншвейгского, маршала Мёллендорфа, генерала Шметтау и огромное множество офицеров, доблестно исполнивших свой долг. Корпус маршала Даву понес жестокие потери. Из 26 тысяч человек 7 тысяч были выведены из строя. Моран и Гюден были ранены, половина бригадных генералов и полковников убиты или тяжело ранены.

Королевская армия отступила под защитой резервных дивизий маршала Калькрейта. Местом встречи разбежавшихся корпусов был назначен Веймар, позади князя Гогенлоэ, которого полагали еще целым и невредимым. Король шел туда в большой печали, но рассчитывая, если не на возвращение удачи, то по крайней мере на отступление в правильном порядке благодаря 70 тысячам Гогенлоэ и Рюхеля. Он двигался в сопровождении большого кавалерийского подразделения, когда за Йеной обнаружили войска маршала Бернадотта. При виде их не осталось сомнений, что с армией князя Гогенлоэ что-то случилось. Стремительно сошли с Веймарской дороги и устремились вправо, на дорогу в город Соммерду. Но истина вскоре стала целиком известна, ибо армия князя искала в эту минуту у армии короля поддержки, каковую армия короля искала у нее самой. Тысячи разрозненных отрядов, бегущие во всех направлениях, при встрече сообщали о поражении, каждый со своей стороны.

Армию короля не преследовали, и беспорядок в ней был не так велик, но при этом известии он дошел до предела. Внезапный ужас овладел всеми, все обратились в паническое бегство, повсюду видя неприятеля и принимая таких же перепуганных беглецов за победоносных французов. В довершение бед дороги оказались забиты массой обозов, в том числе и внушительным количеством королевских, которые прусская армия, размягченная долгим миром, всюду возила за собой. Торопясь ускользнуть от гибели, солдаты обеих армий смотрели на эти преграды как на величайшее бедствие. Кавалерия сворачивала в сторону, бросаясь через поля и спасаясь разрозненными эскадронами. Пехота ломала ряды, громя и опрокидывая обозы и оставляя заботу их разграбления победителям, ибо сама помышляла только о бегстве. Вскоре и дивизии маршала Калькрейта, единственные сохранявшие правильный порядок, были поражены всеобщим отчаянием и, несмотря на энергию их предводителя, начали рассеиваться. Ряды войск пустели с каждой минутой, ибо солдаты, вовсе не разделявшие страстей офицеров, находили, что проще скрыться от последствий поражения, побросав оружие и спрятавшись в лесах. Дороги были усеяны мешками, ружьями, пушками. Так отступала прусская армия через равнины Тюрингии к горам Гарца, представляя собой зрелище весьма отличное от того, какое она являла несколькими днями ранее, когда обещала вести себя перед французами совсем не так, как австрийцы и русские.

Армия Гогенлоэ бежала частично вправо к Соммерде, частично влево к Эрфурту, за Веймар. Та половина королевской армии, что покинула поле сражения первой, шла в Эрфурт, унося с собой смертельно раненых герцога Брауншвейгского, Мёллендорфа и Шметтау. Остальная часть королевской армии двигалась к Соммерде, не потому что таков был приказ, а потому, что Соммерда и Эрфурт находились в тылах той местности, где произошли сражения. Никто не отдавал приказов с тех пор, как паника завладела всеми умами. Король, в окружении кавалерии также двигался к Соммерде. Князь Гогенлоэ, начав отступление с 12–15 тысячами всадников, не имел при себе и двухсот, когда на утро 15-го прибыл в Тенштедт. Он спрашивал известий о короле, который спрашивал известий о нем. Ни один командующий не знал, где находятся остальные.

В ту ужасную ночь победители страдали не менее побежденных. Они спали на земле, мучаясь холодом и голодом. Многие из них, раненые более или менее серьезно, лежали вперемешку с раненными неприятелями, ибо даже наилучшим образом организованные полевые госпитали не могли быстро подобрать двенадцать – пятнадцать тысяч раненых. Наполеон, как по доброте, так и по расчету, в течение многих часов лично присматривал за их сбором, а затем вернулся в Йену, где его ждало известие о второй победе, еще более славной, чем та, что была одержана у него на глазах. Поначалу он отказался верить всему, что ему сообщили, потому что в письме Бернадотта, пытавшегося ложью извинить свое непростительное поведение, говорилось, что Даву имел дело не более чем с девятью – десятью тысячами человек. Когда от Даву прибыл капитан Тробриан с донесением, что пришлось иметь дело с 70 тысячами человек, Наполеон не мог поверить ему и отвечал: «У вашего маршала двоится в глазах?» Однако узнав все подробности, он почувствовал самую горячую радость и осыпал доблестный третий корпус похвалами, а вскоре и наградами. Наполеон был возмущен Бернадоттом, но не удивлен. В первую минуту он хотел строго наказать его и думал даже разобрать его дело в военном совете. Однако вскоре гнев перешел в простое недовольство, которое он, впрочем, совершенно не позаботился скрыть. Бернадотт отделался письмами Бертье и самого Наполеона, которые