союзе, переданные через герцога Вюрцбургского, она ответила преувеличенно дружелюбными заявлениями, притворившись, что не понимает предложений французского посла, а после получения разъяснений сослалась на то, что слишком тесное сближение с Францией повлечет для нее разрыв с Россией и Пруссией, между тем как после долгой войны она более неспособна воевать ни с какой из держав.

К этим уклончивым словам Австрия недавно добавила более показательные действия. Она собрала 60 тысяч человек в Богемии, разместив их вначале вдоль границ Баварии и Саксонии, а затем передвинув в Галицию, следуя в некотором роде за воюющими армиями. Помимо этих 60 тысяч она направила другие войска к Польше и чрезвычайно активно формировала склады в Богемии и Галиции. На расспросы о военных приготовлениях Австрия отвечала банальными доводами об обеспечении собственной безопасности, говоря, что, будучи окружена со всех сторон неприятельскими армиями, воюющими друг с другом, она не должна позволить ни одной из них нарушить ее территорию и что меры, отчета в которых с нее требуют, являются мерами чистой предосторожности.

Наполеон не мог поверить столь неискренним речам. Он отлично видел, что опасения Австрии притворны, ибо ни одна из воюющих сторон не была заинтересована в том, чтобы провоцировать ее нарушением территории, и он знал, что вооружается она с коварным намерением напасть на тылы французской армии. Не придавая чрезмерного значения слову человека и государя, которым связал себя Франц II, обещав не воевать более с Францией, Наполеон всё же думал, что память о торжественном обещании должна стеснять этого государя, что для его нарушения ему понадобится достаточно благовидный предлог. По зрелом размышлении он принял два решения: не давать Австрии предлогов для вступления в войну и одновременно принять такие меры предосторожности, как если бы она наверняка должна была ее начать, и притом принять их нескрываемым образом.

Его речи соответствовали его решениям. Прежде всего он открыто посетовал на военные приготовления в Богемии и Галиции, давая понять, что понимает их цель. Затем с той же откровенностью объявил о мерах предосторожности, которые считал себя обязанным принять и природа которых должна была обескуражить Венский кабинет. Наполеон заявил, что не желает давать поводов к разрыву, не окажет никакой помощи возможному возмущению в польских провинциях, которыми владеет Австрия; что он понимает, как трудно будет сдерживать зависимых от Австрии поляков, когда поляки, зависимые от России и Пруссии, восстанут; но что если в Вене думают об этом так же, как он, и если, как он, убеждены в огромной ошибке, совершенной в прошлом веке, когда была уничтожена монархия, представлявшая собой ограду Запада, он может предложить весьма простое средство исправить эту ошибку: восстановить Польшу и заранее предложить Австрийскому дому богатое возмещение за провинции, которыми ему придется в таком случае пожертвовать. Возмещение состояло в возвращении Силезии, отнятой у Марии-Терезии Фридрихом Великим. Силезия точно стоила Галиции, и ее возврат разительным образом исправил бы злоупотребления, которые основатель Пруссии заставил претерпеть Австрийский дом.

Разумеется, в положении, в каком оказался Наполеон, ничто не было лучше просчитанным, чем подобное предложение. Вдобавок он предлагал обмен, не пытаясь его навязать. Если его предложение, которое прежде исполнило бы Австрию радости, пробудит ее прежние чувства в отношении Силезии, он полностью готов, говорил Наполеон, дать ему должный ход; если же нет, его следует счесть не имевшим места, и он оставит за собой право действовать в прусской и русской Польше так, как подскажут ему события, обязуясь не предпринимать ничего, что могло бы посягнуть на права Австрии. Позаботившись не дать венскому двору поводов для недовольства, Наполеон повторил, однако, что прекрасно подготовлен, и если Вена захочет войны, то не застанет его врасплох. Хоть и удовлетворенный услугами своего посла Ларошфуко, Наполеон заменил его генералом Андреосси, который, будучи военным и прекрасно зная Австрию, мог надежнее присматривать за природой и размахом приготовлений этой державы.

В эту необыкновенную пору своего правления Наполеон захотел заставить Восток послужить успеху его планов на Западе. Он решил воспользоваться кризисом, разразившимся в Турции. Эта несчастная империя, которой со времен Екатерины угрожали даже друзья, видевшие ее развал и спешившие завладеть ее провинциями, дабы они не достались соперникам (чему свидетельство поведение Франции в Египте), то сближалась с Наполеоном в силу общих интересов, то отдалялась от него вследствие интриг Англии и России. Султан Селим, примирившись с Францией в эпоху Консульства и вновь охладев к ней при создании Империи, которую отказался признать, после сражения в Аустерлице пришел к окончательному сближению, вскоре переросшему в тесную дружбу. Он не только пожаловал Наполеону титул падишаха, прежде им отвергавшийся, но и отправил в Париж чрезвычайного посла с актом о признании, поздравлениями и подарками. Действуя таким образом, султан Селим уступал истинной склонности сердца, которое влекло его к Франции, несмотря на осаждавшие его интриги. Русские и англичане хотели победить эту склонность, даже силой оружия, и вскоре им представился случай испытать силу своего влияния на Константинополь. Господари Ипсиланти и Мурузи, преданные Англии и России и желавшие развала Османской империи, ибо они были подлинными предвестниками греческого восстания, выказывали себя явными сообщниками врагов Порты. Дело дошло до того, что ей пришлось отозвать неверных и опасных агентов. Россия тотчас послала к Днестру генерала Михельсона с армией в 60 тысяч человек, а Англия – флот в Дарданеллы, потребовав восстановления низложенных господарей. Молодой император Александр, появившийся на мировой сцене лишь затем, чтобы потерпеть памятный разгром в Аустерлице, полагал, что в разгар кровопролитной схватки европейских наций ему следует, воспользовавшись обстоятельствами, перейти в наступление на Турцию; что, независимо от его шансов на успех между Рейном и Неманом, то, что он захватит на Востоке, будет ему, возможно, оставлено в компенсацию за то, что другие возьмут на Западе.

Этот расчет был не лишен справедливости. Но, воюя с Наполеоном в Пруссии, Александр действовал неосмотрительно, отправляя 60 тысяч человек на Прут. Доказательством его ошибки служит радость Наполеона при известии о грозящем разрыве между Россией и Портой. Именно в предвидении этого разрыва Наполеон так стремился оккупировать Далмацию, что позволяло ему держать армию на границе с Боснией и помогать Порте или досаждать ей в зависимости от собственных нужд. Видя приближение кризиса, которого он желал всё сильнее, по мере того как события становились всё опаснее, Наполеон выбрал послом в Константинополе генерала Себастиани, уроженца Корсики, соединявшего с военным опытом редкую политическую проницательность и уже превосходно справившегося с одной миссией в Турции. Наполеон дал ему ясную инструкцию: настраивать турок против русских и приложить все усилия для разжигания на Востоке войны. Он разрешил