— Я вас ждала, Но вы… вы все не шли.

Ампиров круто развернулся на каблуках и пулей вылетел из лаборатории, так хлопнув при этом дверью, что в окнах задрожали стекла.

Лагода несколько минут сидел, угрюмо глядя перед собой в одну точку. Потом, старательно затушив сигарету, повернулся в нашу с Виталиком сторону:

— Ребята, вы меня извините, пожалуйста, за такой грубый лексикон. У меня с этим… с нашим, как он себя именует, заведующим, личные счеты.

Мы продолжали работу, словно ничего не слыша. Несколько минут Лагода сидел молча в каком-то оцепенении, устремив взгляд в бесконечность. Потом он решительно встал, обесточил рабочий стол, убрал инструменты в выдвижные ящики, спокойно запер их и для надежности подергал за ручки. Нахлобучив шикарную пыжиковую шапку, Лагода небрежно накинул пальто и, застегиваясь, произнес отрешенным голосом, не обращаясь ни к кому, как бы про себя:

— А ведь у меня было такое рабочее настроение! Такое вдохновение! Такие планы на сегодня! И вот — надо же такому случиться!

Лагода помолчал, словно что-то обдумывая.

— Простите меня, ребята, за несдержанность. Я пошел. Не забудьте обесточить столы, выключить свет, запереть лабораторию и вложить в замок контрольку.

За ним тихо затворилась дверь, и пока были слышны его размеренные удаляющиеся шаги, мы продолжали колдовать над своими первыми инженерными пробами.

— Ну и Федосеич! — улыбнулся Балабин. — Вот дает! Так шефа послал! Рассказать кому — не поверят.

— А, по-моему, — это бестактно. Да еще и при нас — при студентах. Мне было ужасно неловко — честно тебе говорю.

— Не надо так строго, Гена. Ты же не судья и не прокурор. Мы ведь не знаем, как там у них сложились отношения.

— Причем здесь отношения? Как бы там ни было, все равно, нехорошо так с заведующим, да еще при студентах. Я понимаю, Федосеич старше его по возрасту. Но Ампиров старше по должности, и все это происходит на работе. А на работе старше тот, кто выше по должностному рангу.

— Ладно, Гена. Не суди, и да не судим будешь. Пойдем и мы, наверное?

— Да, пожалуй. Все равно уже работа не будет клеиться. Кстати, мне курсовой проект уже за шкуру капает. Пока окончательно не запустил, срочно считать надо.

Юлий Гарбузов

21 марта 2004 года, воскресенье

Харьков, Украина

11. Кабан

Перед Новым годом дядя Гриша Бершацкий решил, наконец, забить кабана, с которым его семья уже основательно умаялась. В помощь себе он пригласил своего коллегу из угрозыска — капитана милиции по имени Николай.

Кабана вывели во двор, и мальчишки шумной толпой окружили его, кто поглаживая, кто почесывая, а кто просто разглагольствуя над тем, что должно произойти через несколько минут.

Николай достал из сумки длинную мощную отвертку, заточенную на конце в виде пики, и, показав ее дяде Грише, сказал, что этим инструментом он уже не помнит сколько свиней забил. Нам, мальчишкам, хотелось непременно посмотреть, как будут Бершацкие кабана резать, и все мы изнывали от нетерпения.

— Да-а-а, — сказал дядя Гриша, рассматривая принесенный Николаем инструмент. — Серьезная штука. Но зачем она нам? У меня же есть табельное оружие — пистолет «ТТ». Один выстрел — и готово.

— А если промажешь? — спросил Николай.

Этот его вопрос нам с Мишкой Бершацким показался глупым, полностью лишенным смысла. По этому поводу мы обменялись мнениями и пришли к полному единодушию, что именно так оно и есть. В самом деле, — рассуждали мы, — как можно промазать, стреляя в упор?

Мужчины, ведя кабана на куске бельевой веревки, обвязанном вокруг шеи, затащили его за дворовой туалет, что находился в самом дальнем углу двора, исследованного нами вдоль и поперек. Николай привязал несчастное животное к заборному столбу и опрокинул перед ним миску с кормом. Довольно похрюкивая, кабан, не подозревающий о предопределенной ему участи, принялся аппетитно поглощать пищу. Тем временем дядя Гриша вынул пистолет и на мгновение замер, глядя на любопытных вездесущих мальчишек, толпившихся вокруг, потом посмотрел на Николая и кивнул в нашу сторону.

— А ну-ка кыш отсюда, комашня! Всем стать позади дяди Гриши! Быстро! — распорядился Николай.

Его команда незамедлительно была исполнена. Воцарилась мертвенная тишина. Все томились в ожидании столь редкого и необычного зрелища и молча стояли, затаив дыхание. Я продвинулся было на пару шагов вперед, чтобы лучше было видно, но Николай остановил меня командирским окриком:

— Эй-эй! Ну-ка, назад! Назад, я сказал! Слышал?

Я послушно отступил назад. Наконец Николай, еще раз внимательно осмотревшись вокруг, кивнул:

— Ну, Гриша, давай быстренько.

Я с упоением смотрел, как дядя Гриша снимает пистолет с предохранителя, передергивает затвор, досылая патрон в патронник, и поднимает оружие, целясь кабану в голову между глазом и ухом с расстояния не больше двух метров. Мне казалось, что он целится слишком долго. Действительно, что тут целиться? Поднял, направил, нажал на спуск, — бах! — и кабан готов. Только ножками задрыгает. Я был полностью поглощен происходящим и боялся хоть на мгновение отвести взгляд от кабана, чтобы не пропустить момент. Наконец, гулко прозвучал долгожданный выстрел: «ба-бах»!

Что тут началось! С визгом кабан подпрыгнул, как кенгуру, метнулся в сторону, потом назад. Мы шарахнулись в разных направлениях, а кабан, оборвав веревку, неистово визжа, понесся по заснеженному двору, оставляя за собой кровавую дорогу. «Вьи-и-и-и»! — верещал кабан, кидаясь то в один угол двора, то в другой.

— Ловите его! Ловите! За веревку хватайте! — кричал Николай не своим голосом.

— Перекройте выход, чтоб он со двора на дорогу не выбежал! — кричал полноватый дядя Гриша, несясь за несчастным кабаном и пытаясь упасть на него сверху. Но кабан всякий раз уворачивался, и дядя Гриша падал рядом или позади него.

Николай несся следом, держа наготове ту самую «серьезную», но сейчас казавшуюся столь бесполезной отвертку. Привлеченные отчаянным оглушительным визгом раненого кабана, тревожными криками перепуганных мужчин и воплями ликующих мальчишек, из квартир повыскакивали люди, и каждый пытался помочь, кто чем мог: кто включившись в погоню, кто перекрывая выход на улицу, кто бесполезным советом, а кто суматошными причитаниями. В конце концов, дородный сосед с первого этажа, тоже милиционер — лейтенант Шура Вайндрук, навалился на кабана всем своим грузным пятипудовым телом, и тот, обессилевший от беготни, крика и потери крови, рухнул под его тяжестью на бок, не переставая противно и оглушительно визжать. Раскрасневшиеся и запыхавшиеся, подбежали дядя Гриша с Николаем и стали помогать Шуре, прижимая кабана к земле тяжестью своих тел.

— Держите, держите его крепче! Я сейчас — дорежу