Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Зимой он носил чёрное двубортное пальто, чуть не доходящее до колен, с воротником-стойкой. Не самое удобное для выезда на вызовы во время дежурства, но оптимальное для одевания поверх формы. Обтягивающие вязаные шапочки он терпеть не мог: рожа в них напоминала бандитскую, да и с пальто они смотрелись глупо, поэтому он уже давно предпочёл комбинированную шапку-ушанку того же цвета с каракулем, напоминавшем его кудри и папаху одновременно. Как правило он носил её с наушами, завязанными на затылке, а отпускал их только в сильные морозы. Подобная манера носить эту шапку отличала его от обычных ментов. Руки защищали чёрные же кожаные перчатки на овечьем меху. Чёрные полуботинки классического покроя на толстой подошве, на молнии, на меху — его обычная зимняя обувь. Брюки были утеплённые, чёрные, или ещё пару дней назад тёмно-синие, когда он носил форму. Выходил полностью чёрный силуэт на фоне белоснежного покрова земли.
Осенью и весной он облачался в чёрный короткий плащ, который свернулся теперь очень компактно. Футболки и треники, рубашки, брюки, джинсы, джемпера, свитер, тонкий сменный шарф, который он пододевал под пальто, запасной ремень — всё это пополнило чемодан. Четыре обувные коробки с ботинками, туфлями, кроссовками он просто связал для удобства вместе верёвкой. Туалетные принадлежности отправились в сумку и много места не заняли. Из крупного были вещи, с которыми он не собирался расставаться, — боксёрская груша, зачехлённая гитара, небольшой телевизор и коробка книг. Посуду и телефон он оставлял в квартире.
Два чемодана, большой синий и кожаный дежурный, сумка, связка обувных коробок, коробка книг и выше перечисленные крупные вещи запросто уместились в «девяточку», которая в день отъезда как-то не спешила заводиться.
Ключи от служебной квартиры он завёз Лашину, где дверь ему открыла разудалая Сашура. Слегка взъерошенные карамельные волосы попада́ли на лицо. Увидев Палашова, она слегка опешила, поправила волосы.
— Палашов! Всё, уезжаешь?!
— Привет, Сашка!
Он неловко улыбнулся, подозревая в ней переживания по поводу его отъезда.
— Перекати-поле!
— Точно.
За шумными восклицаниями точно скрывает переживания.
— Пап, иди, — крикнула она в комнаты, — к тебе Палашов.
Он вспомнил, как проставился на работе последний раз. Сашура тоже пришла попрощаться. Такая странная привязанность подрастающей девочки ко взрослым мужикам, отцовым подчинённым!
— Палашов, ты предатель! — в какой-то момент воскликнула она.
— Неправда, — твёрдо, но с улыбкой, возразил он. — А ну, иди сюда!
Она приблизилась, похожая на взъерошенного котёнка. Палашов притянул её к себе и обнял на секундочку.
— Так надо, поняла? — А на ушко тихонько добавил: — Бургасов-то остаётся.
Она отстранилась и посмотрела на него уязвлённо. И он громко добавил, проведя по её собранным волосам:
— Заканчивай папку мучить, хорошо?
Вышел расслабленный Леонид Аркадьевич в простецком домашнем облачении, сразу протянул руку.
— Ну что, Евгений Фёдорович, собрался?
Палашов ответил рукопожатием и грустной улыбкой.
— Что такое? Жалеешь уже?
— Нет. Прикипел за семь лет.
— Ладно-ладно.
Аркадьевич тоже малость расчувствовался. Они неловко обнялись. За Лашиным продолжала маячить Сашура. Палашов ей подмигнул.
— Слушай, Леонид Аркадьевич, — удивляясь новизне этой мысли, произнёс Евгений, разрывая их объятия, — а ведь ты мне больше не начальник.
— Да иди ты!
Палашов передал ему ключи.
— Ну всё, прощаемся. У Бургасова будет мой новый номер телефона. Будь здоров, Аркадьевич!
— Счастливо, Фёдорыч!
Бывший начальник любя хлопнул его по плечу.
— Если что, меня ты знаешь, где искать.
Палашов кивнул и, чуть отстранив её отца, протянул руку Сашуре, подержался на удачу за маленькую нежную ладошку. И на этом они расстались.
Евгений купил себе пирожков с мясом в пекарне, покурил на дорожку и тронулся в путь. В этот день он отбросил молодецкую удаль и проехал по Венёву очень медленно, любуясь на прощание.
«Мой дом там, где я», — подбодрил он себя. «И где она», — добавилось само. И он вспомнил, как ехал поздним летом четыре часа с ней в этой самой машине. «Я ведь еду к ней!» Стало легче. Стало веселей. И он смаковал предчувствие близости к ней и, растягивая удовольствие, всё же не спешил по зимней дороге. Москва больше не была холодной и чужой.
В Москве его ждала новая пустая квартирка. Входя в неё, понимал, что, в сущности, пока не многое изменилось. «Одын, совсэм одын». Распаковка вещей заняла немного времени. Перекусил он теми самыми пирожками. Теперь пора срочно поднимать старые связи и обрастать новыми.
Первым делом Палашов позвонил Бургасову и продиктовал новый номер телефона. Он сразу договорился с хозяйкой квартирки Тамарой Васильевной, что звонить будет много, а за телефон заплатит сам. Галине Ивановне он позвонить не мог, потому что был выходной день. И про смену места жительства и номера телефона решил сообщить ей в пятницу. Евгений нашёл в кожаном чемоданчике старую коричневую записную книжку и принялся обзванивать бывших однокурсников. Он прекрасно понимал, что оставаться без дела, пока будет ждать квалификационную комиссию, ему никак нельзя. Многолетняя привычка работать на износ не позволяла расслабляться. Свободное время — лишние мысли — расстройство — употребление алкоголя. Приведение в жизнь этой схемы было недопустимо.
Первым решил связаться с Сашкой Григорьевым. Гарантий дозвониться до приятеля спустя семь лет проведённой врозь жизни не было никаких. Палашов набрал старый номер на стареньком, бывшем когда-то белым, кнопочном телефоне. Довольно быстро ему ответил мужской голос.
— Здравствуйте. Я могу поговорить с Александром Григорьевым?
— Здравствуйте. А кто его спрашивает? — строго поинтересовался голос.
— Евгений Палашов, его бывший однокурсник.
Последовала небольшая пауза, и уже совсем другим голосом, радостным и приветливым, мужчина воскликнул:
— А, Женька! Это Николай Александрович. Сейчас я Сашку позову. Он тут рядом со мной.
— Рад вас слышать! Спасибо! — только и успел вставить Палашов.
— Сколько зим, сколько лет! Здорóво, Женёк! Ну рассказывай!
Голос старого приятеля звучал молодцевато. Евгений тоже