и песню же вы затянули! — перебил всех кудрявый брюнет в солдатской форме. Как я потом узнал, это был Коля Чернов. — Она мне в армии настохренела. Вот где она у меня, — он провел пальцем по горлу. — Давайте что-нибудь другое!

Песня захлебнулась. Все наперебой предлагали — кто во что горазд, но их никто не поддерживал.

— Давайте мы с Таней споем, — предложила Валя Матвийчук и тут же начала:

— Три красавицы небес Шли по улице Мадрида: Донна Клара, Долорес, Донна Клара, Долорес И прекрасная Флорида.

Ей подтянула вторая наша представительница прекрасного пола — Таня Емелина. Остальные только слушали, ибо слов больше никто не знал. Да и песня мне казалась примитивной — уличного или, как у нас говорили, «дворового» пошиба. Но голоса у девчонок были на удивление чистые и мелодичные:

Их на улице одной

В старом ветхом одеянье

Бедный парень молодой

Бедный парень молодой

Попросил о подаянье.

Дорога пролегала через убранные поля, среди которых возвышались желтые скирды. Время от времени мы пересекали «сталинские лесополосы», защищающие колхозные поля от суховеев, а зимой, как нас учили в школе, задерживающие на полях снег. Скупое осеннее солнышко уже приближалось к горизонту. Становилось прохладно. Я надел телогрейку, застегнул на все пуговицы и натянул на лоб спортивную шапку, которую мне в прошлом году связала мама. Помню, как уезжая на учебу, я не хотел ее брать, но мама настояла, и теперь я был ей искренне благодарен. Я обмотал шею шарфом и заправил концы под телогрейку. Стало теплее. Хотелось есть, но в поезде все у всех было съедено, и нам оставалось только мечтать о предстоящем ужине. Скрипя и громыхая, грузовик подпрыгивал на колдобинах, а девчонки все пели:

— А Флорида, что бедна, Не имела ни реала.

Вместо золота она Вместо золота она

Бедняка поцеловала.

И букет из алых роз Он купил за три реала

И Флориде преподнес, И Флориде преподнес,

Что его поцеловала.

После получасовой тряски в грузовике мы въехали в село. Попетляв среди убогих дворов, наша машина остановилась у хаты с широким подворьем, посреди которого стоял врытый в землю сбитый из досок длинный стол, накрытый так же грубо сколоченным навесом.

Из кабины вылез Федор Иваныч и, сложив ладони рупором, прокричал:

— Вылезай! Вещи оставьте в машине. Сейчас поужинаем и поедем устраиваться. Вопросы есть?

Вопросов не было. Спрыгнув на землю, я осмотрелся. Латыщенко тронул меня сзади за плечо.

— Генка, айда скорей руки мыть. Смертельно хавать охота.

Под довоенным умывальником, на котором сверху лежал кусочек хозяйственного мыла, мы наскоро вымыли руки. На гвозде, вбитом в ту же доску, к которой был прикреплен умывальник, только с противоположной стороны, висело полотенце. Оно было настолько мокрым, что пользоваться им было невозможно. Вытершись носовыми платками, мы уселись за стол вместе с остальными.

Тем временем наши девчонки успели включиться в кухонную работу. Валя поварешкой раскладывала по алюминиевым мискам ароматное мясо с тушеной картошкой, а Таня ставила их на стол в два ряда. Пожилая женщина в белой косынке, повязанной вокруг головы, принесла несколько буханок свежайшего подового хлеба с аппетитно пахнущей хрустящей корочкой и положила на стол. Латыщенко взял протянутый ею нож и стал безжалостно кромсать ядреные буханки. На столе откуда-то появились большущие миски со свежими помидорами, возвышающимися горой. Наконец, мы уселись за стол и, весело болтая и перекидываясь остротами, принялись уплетать картошку с мясом.

Затем подали рисовую молочную кашу, чай в эмалированных кружках, а в глиняных мисках — душистый мед.

Всех, кроме девочек, поселили в просторной хате с верандой. Впрочем, назвать это строение хатой было бы неверно, но и домом его тоже не назовешь. Местные именовали его старым клубом. Вход был со стороны широкой веранды. Далее следовали просторные сени, а после них — наше спальное помещение, посреди которого стоял длинный грубо сколоченный стол вроде того, что на кухне, которую некоторые называли столовой. Далее располагалось возвышение, где в бытность этого строения клубом, была сцена. Там мы оставили рюкзаки и вышли во двор осмотреться.

В это время на подворье въехала подвода с копной сухого душистого сена. По указанию Кряжина мы вывалили его на траву, набили им матрасные тюфяки для постелей и наволочки для подушек и разложили на полу в «спальне». Одеяла и подстилки, которым надлежало заменить нам простыни, были у каждого свои. Романченко предложил положить в изголовья рюкзаки и прочие вещи, и наши постели были готовы.

Мы с Сашкой расположились рядом и, довольные собой, вознамерились пойти разведать местность. Со двора донесся рокот автомобиля. В сумерках мы увидели грузовик, подогнанный к самому крыльцу нашего обиталища. Из кабины вышел человек в телогрейке, фуражке с огромным козырьком и резиновых сапогах.

— Знакомьтесь. Степан Лукич Остафийчук — наш председатель, — представил его Кряжин.

— Ну як, хлопці, улаштувалися?

— Вроде бы, — ответил за нас Кряжин.

— Що ж, добре. А дайте-но я окину оком, що тут у вас та як.

Он вошел в импровизированное спальное помещение, глянул на наши «ложа», на заваленный вещами стол и сказал:

— Що ж, улаштувались як слід. У міру можливого. Стіл доведеться звільнити, бо більш нема куди покласти хліб. У сіни вивантажите кавуни та бідон з медом, які вам зараз привезуть. Це щоб ви не голодували, якщо їсти схочеться. Я знаю, що таке молоді хлопці — завше голодні. Зголоднієте — відріжете скибу хліба, намажете медом, та й їжте собі на здоров’ячко. Потім кавуном заїсте. Тільки не перед сном, бо забігаєтесь до вбиральні. Вона там, у дворі. Бачили вже, мабуть, і користалися. Пробачте, що кращої немає. А вранці бідон меду привезуть.

— А куда вы поселили наших девочек? — спросил Романченко.

— Дівчатка розмістилися тут неподалік. У старенької бабусі Оксани. Матимуть вільний час — допомагатимуть їй удома поратись. Як хто з вас надумає, нехай теж їй допоможе. Здебільшого на городі та у клуні. Вона самотня: чоловік і син з війни не повернувся, дочка у голодівку сорок шостого померла.

— Непременно поможем, — сказал Лешка.

— От і гаразд. А як надумаєте дівчат відвідати, спитайте в першого ліпшого бабу Оксану — вам покажуть.

В это время мы услышали рокот автомобильного мотора и протяжный сигнал.

— Ось і продукти приїхали. Що ж, хлопці, гайда вивантажувати.

— Подъе-о-о-ом! Подъем-подъем, ребятки! Умываться и завтракать! Поторопитесь! На кухню за нами машина приедет — на работу отвозить. Нехорошо будет заставлять себя ждать! Подъем!

Это будил нас Кряжин. Было только пять утра. Мне нестерпимо хотелось спать, но Федор Иванович кричал громким, как паровозный гудок, голосом: