Швейку также предложили кофе, но он отказался и сказалБалоуну:

— Из штаба армии получен приказ: денщика, укравшего усвоего офицера молочные или кофейные консервы, вешать без промедления вдвадцать четыре часа. Передаю это по приказанию обер-лейтенанта, который велелтебе немедленно явиться к нему с кофе.

Перепуганный Балоун вырвал у телеграфиста Ходоунского кофе,который только что сам ему налил, поставил подогреть, прибавилконсервированного молока и помчался с кофе к штабному вагону.

Вытаращив глаза, Балоун подал кофе поручику Лукашу, и тут унего мелькнула мысль, что поручик по его глазам видит, как он хозяйничал сконсервами.

— Я задержался, — начал он, заикаясь, —потому что не мог сразу открыть.

— Может быть, ты пролил консервированное молоко,а? — пытал его поручик Лукаш, пробуя кофе. — А может, ты его лопал,как суп, ложками? Знаешь, что тебя ждёт?

Балоун вздохнул и завопил:

— Господин лейтенант, осмелюсь доложить, у меня троедетей!

— Смотри, Балоун, ещё раз предостерегаю, погубит тебятвоя прожорливость. Тебе Швейк ничего не говорил?

— Меня могут повесить в двадцать четыре часа, —ответил Балоун трясясь всем телом.

— Да не дрожи ты так, дурачина, — улыбаясь, сказалпоручик Лукаш, — и исправься. Не будь такой обжорой и скажи Швейку, чтобыон поискал на вокзале или где-нибудь поблизости чего-нибудь вкусного. Дай емуэту десятку. Тебя не пошлю. Ты пойдёшь разве только тогда, когда нажрёшься доотвала. Ты ещё не сожрал мои сардины? Не сожрал, говоришь? Принеси и покажимне.

Балоун передал Швейку, что обер-лейтенант посылает емудесятку, чтобы он, Швейк, разыскал на вокзале чего-нибудь вкусного. Вздыхая,Балоун вынул из чемоданчика поручика коробку сардинок и с тяжёлым сердцем понёсеё на осмотр к поручику.

Он-то, несчастный, тешил себя надеждой, что поручик Лукашзабыл об этих сардинах, а теперь — всему конец! Поручик оставит их у себя ввагоне, и он, Балоун, лишится их. Балоун почувствовал себя обворованным.

— Вот, осмелюсь доложить, господин обер-лейтенант, вашисардинки, — сказал он с горечью, отдавая коробку владельцу. —Прикажете открыть?

— Хорошо, Балоун, открывать не надо, отнеси обратно. Ятолько хотел проверить, не заглянул ли ты в коробку. Когда ты принёс кофе, мнепоказалось, что у тебя губы лоснятся, как от прованского масла. Швейк ужепошёл?

— Так точно, господин обер-лейтенант, ужеотправился, — ответил, сияя, Балоун. — Швейк сказал, что господинобер-лейтенант будут довольны и что господину обер-лейтенанту все будутзавидовать. Он пошёл куда-то с вокзала и сказал, что знает одно место, заРакошпалотой. Если же поезд уйдёт без него, он примкнёт к автоколонне и догонитнас на автомобиле. О нём, мол, беспокоиться нечего, он прекрасно знает своиобязанности. Ничего страшного не случится, даже если придётся на собственныйсчёт нанять извозчика и ехать следом за эшелоном до самой Галиции: потом всёможно вычесть из жалованья. Пусть господин обер-лейтенант ни в коем случае небеспокоится о нём!

— Ну, убирайся, — грустно сказал поручик Лукаш.

Из комендатуры сообщили, что поезд отправится только в двапополудни в направлении Геделле — Асод и что на вокзале офицерам выдают подва литра красного вина и по бутылке коньяку. Рассказывали, будто найденакакая-то посылка для Красного Креста. Как бы там ни было, но посылка этаказалась даром небес, и в штабном вагоне развеселились. Коньяк был «тризвёздочки», а вино — марки «Гумпольдскирхен». Один только поручик Лукаш был нев духе. Прошёл час, а Швейк всё ещё не возвращался. Потом прошло ещё полчаса.Из дверей комендатуры вокзала показалась странная процессия, направлявшаяся кштабному вагону. Впереди шагал Швейк, самозабвенно и торжественно, как первыехристиане-мученики, когда их вели на арену.

По обеим сторонам шли венгерские гонведы с примкнутымиштыками, на левом фланге — взводный из комендатуры вокзала, а за ними какая-тоженщина в красной сборчатой юбке и мужчина в коротких сапогах, в круглой шляпе,с подбитым глазом. В руках он держал живую, испуганно кудахтавшую курицу.

Все они полезли было в штабной вагон, но взводныйпо-венгерски заорал мужчине с курицей и его жене, чтобы они остались внизу.

Увидев поручика Лукаша, Швейк стал многозначительноподмигивать ему.

Взводный хотел поговорить с командиром одиннадцатой маршевойроты. Поручик Лукаш взял у него бумагу со штампом из комендатуры станции и,бледнея, прочёл:

«Командиру одиннадцатой маршевой роты М-ского маршевогобатальона Девяносто первого пехотного полка к дальнейшему исполнению.

Сим препровождается пехотинец Швейк Йозеф, согласно егопоказаниям, ординарец той же маршевой роты М-ского маршевого батальона Девяностопервого пехотного полка, задержанный по обвинению в ограблении супругов Иштван,проживающих в Ишатарче, в районе комендатуры вокзала. Основание: пехотинецШвейк Йозеф украл курицу, принадлежащую супругам Иштван, когда та бегала вИшатарче за домом Иштван-супругов (в оригинале было блестяще образовано новоенемецкое слово «Istvangatten»[245]), и был пойман владельцемкурицы, который хотел её у него отобрать. Вышепоименованный Швейк оказалсопротивление, ударив хозяина курицы Иштвана в правый глаз, а посему и былсхвачен призванным патрулём и отправлен в свою часть. Курица возвращенавладельцу».

Подпись дежурного офицера.

Когда поручик Лукаш давал расписку в принятии Швейка, у неготряслись колени. Швейк стоял близко и видел, что поручик Лукаш забыл приписатьдату.

— Осмелюсь доложить, господин обер-лейтенант, —произнёс Швейк, — сегодня двадцать четвёртое. Вчера было двадцать третьемая, вчера нам Италия объявила войну. Я сейчас был на окраине города, так тамоб этом только и говорят.

Гонведы со взводным ушли, и внизу остались только супругиИштван, которые всё время делали попытки влезть в вагон.

— Если, господин обер-лейтенант, у вас при себе имеетсяпятёрка, мы бы могли эту курицу купить. Он, злодей, хочет за неё пятнадцатьзолотых, включая сюда и десятку за свой синяк под глазом, — повествовалШвейк, — но думаю, господин обер-лейтенант, что десять золотых заидиотский фонарь под глазом будет многовато. В трактире «Старая дама» токарюМатвею за двадцать золотых кирпичом своротили нижнюю челюсть и вышибли шестьзубов, а тогда деньги были дороже, чем нынче. Сам Вольшлегер вешает за четырезолотых. Иди сюда, — кивнул Швейк мужчине с подбитым глазом и скурицей, — а ты, старуха, останься там.