Подпоручик Дуб замялся и сказал, что он настаивал нанаказании единственно в широком смысле этого слова и что упомянутый Швейк,может быть, просто не умеет как следует выразить свою мысль, а потому его ответпроизводит впечатление дерзости, язвительности и неуважения к начальству.

— Впрочем, — добавил он, — судя по внешностиупомянутого Швейка, он человек слабоумный.

Таким образом, собравшаяся было над головой Швейка грозапрошла стороной, и он остался цел и невредим.

В вагоне, где находилась канцелярия и склад батальона,старший писарь маршевого батальона Баутанцель милостиво выдал двум батальоннымписарям по горсти ароматных таблеток из тех коробочек, которые должны были бытьрозданы всем солдатам батальона. Так уж повелось: со всем предназначенным для солдатв канцелярии батальона производили те же манипуляции, что и с этими несчастнымитаблетками.

Во время войны это стало обычным явлением, и даже есливоровство не обнаруживалось при ревизии, то всё же каждого из старших писарейвсевозможных канцелярий подозревали в превышении сметы и жульничестве.

Ввиду этого пока писаря набивали себе рты солдатскимитаблетками, — если уж ничего другого украсть нельзя, нужно попользоватьсяхоть этой дрянью, — Баутанцель произнёс речь о тяжёлых лишениях, которыеони испытывают в пути.

— Я проделал с маршевым батальоном уже два похода. Нотаких нехваток, какие мы испытываем теперь, я никогда не видывал.

— Эх, ребята! Прежде, до приезда в Прешов, у нас быловсё, что только душеньке угодно! У меня было припрятано десять тысяч «мемфисок»,два круга швейцарского сыра, триста банок консервов. Когда мы направились наБардеев, в окопы, а русские у Мушины перерезали сообщение с Прешововом… Вот тутпошла торговля! Я для отвода глаз отдал маршевому батальону десятую часть своихзапасов, это я, дескать, сэкономил, а всё остальное распродал в обозе. Был унас майор Сойка — настоящая свинья! Геройством он не отличался и чаще всегооколачивался у нас, так как наверху свистели пули и рвалась шрапнель. Придёт,бывало, к нам, — он, дескать, должен удостовериться, хорошо ли готовятобед для солдат батальона. Обыкновенно он спускался вниз тогда, когда приходилосообщение, что русские к чему-то готовятся. Весь дрожит, напьётся сначала накухне рому, а потом начнёт ревизовать полевые кухни: они находились околообоза, потому что устанавливать кухни на горе, около окопов, было нельзя, иобед наверх носили ночью. Положение было такое, что ни о каком офицерском обедене могло быть и речи. Единственную свободную дорогу, связывающую нас с тылом,заняли германцы. Они задерживали всё, что нам посылали из тыла, всё сжиралисами, так что нам уж ничего не доставалось. Мы все в обозе остались безофицерской кухни. За это время мне ничего не удалось сэкономить для нашейканцелярии, кроме одного поросёнка, которого мы закоптили. А чтобы этот самыймайор Сойка ничего не узнал, мы припрятали поросёнка у артиллеристов,находившихся на расстоянии часа пути от нас. Там у меня был знакомыйфейерверкер. Так вот, этот майор, бывало, придёт к нам и прежде всего попробуетв кухне похлёбку. Правда, мяса варить приходилось мало, разве только когдапосчастливится раздобыть свиней и тощих коров где-нибудь в окрестностях. Но итут пруссаки были нашими постоянными конкурентами; ведь они платили зареквизированный скот вдвое больше, чем мы. Пока мы стояли под Бардеевом, я назакупке скота сэкономил тысячу двести крон с небольшим, да и то потому, чточаще всего мы вместо денег платили бонами с печатью батальона. Особенно впоследнее время, когда узнали, что русские находятся на востоке от нас вРадвани, а на западе — в Подолине. Нет хуже работать с таким народом, кактамошний: не умеют ни читать, ни писать, а вместо подписи ставят три крестика.

Наше интендантство было прекрасно осведомлено об этом, такчто, когда мы посылали туда за деньгами, я не мог приложить в качествеоправдательных документов подложные квитанции о том, что я уплатил деньги. Этоможно проделывать только там, где народ более образованный и умеетподписываться. А к тому же, как я уже говорил, пруссаки платили больше, чем мы,и платили наличными. Куда бы мы ни пришли, на нас смотрели как на разбойников.Ко всему этому интендантство издало приказ о том, что квитанции, подписанныекрестиками, передаются полевым ревизорам. А их в те времена было полным-полно!Придёт такой молодчик, нажрётся у нас, напьётся, а на другой день идёт на насдоносить. Так этот майор Сойка ходил по всем этим кухням и раз как-то, вотразрази меня бог, вытащил из котла мясо, отпущенное на всю четвёртую роту.Начал он со свиной головы и заявил, что она недоварена, и велел её ещё немножкоповарить для него. По правде сказать, тогда мяса много не варили. На всю ротуприходилось двенадцать прежних, настоящих порций мяса. Но он всё это съел,потом попробовал похлёбку и поднял скандал: дескать, как вода, и это, мол,непорядок — мясная похлёбка без мяса… Велел её заправить маслом и бросить тудамои собственные макароны, сэкономленные за всё последнее время. Но пуще всегоменя возмутило то, что на подболтку похлёбки он загубил два кило сливочногомасла, которые я сэкономил в ту пору, когда была офицерская кухня. Хранилосьоно у меня на полочке над койкой. Как он заорёт на меня: «Это чьё?» Я отвечаю,что согласно раскладке последнего дивизионного приказа на каждого солдата дляусиления питания полагается пятнадцать граммов масла или двадцать один граммсала, но так как жиров не хватает, то запасы масла мы храним, пока не наберётсястолько, что можно будет усилить питание команды маслом в полной мере.

Майор Сойка разозлился и начал орать, что я, наверно, жду,когда придут русские и отберут у нас последние два кило масла. «Немедленноположить это масло в похлёбку, раз похлёбка без мяса!» Так я потерял весь свойзапас. Верите ли, когда бы он ни появился, всегда мне на горе. Постепенно онтак навострился, что сразу узнавал, где лежат мои запасы. Как-то раз ясэкономил на всей команде говяжью печёнку, и хотели мы её тушить. Вдруг онполез под койку и вытащил её. В ответ на его крики я ему говорю, что печёнкуэту ещё днём решено было закопать по совету кузнеца из артиллерии, окончившеговетеринарные курсы. Майор взял одного рядового из обоза и с этим рядовымпринялся в котелках варить эту печёнку на горе под скалами. Здесь ему и пришёлкапут. Русские увидели огонь да дёрнули по майору и по его котелкувосемнадцатисантиметровкой. Потом мы пошли туда посмотреть, но разобрать, гдеговяжья печёнка, а где печёнка господина майора, было уже невозможно.

* * *

Пришло сообщение, что эшелон отправится не раньше, чем черезчетыре часа. Путь на Хатван занят поездами с ранеными. Ходили слухи, что уЭгера столкнулись санитарный поезд с поездом, вёзшим артиллерию. Из Будапештаотправлены туда поезда, чтоб оказать помощь.

Фантазия батальона разыгралась. Толковали о двух сотняхубитых и раненых, о том, что эта катастрофа подстроена: нужно же было заместиследы мошенничества при снабжении раненых.

Это дало повод к острой критике снабжения батальона и кразговорам о воровстве на складах и в канцеляриях.