Но приказ есть приказ, санитарная комиссия дала приказпроизвести дезинфекцию во всех вагонах эшелона № 728, а потомупреспокойным образом были обрызганы лизолом и горы хлеба, и мешки с рисом. Этоуже говорило о том, что происходит нечто необычное.

Потом всех опять загнали в вагоны, а через полчаса сновавыгнали, так как эшелон пришёл инспектировать дряхленький генерал. Швейк тут жедал старику подходящее прозвище. Стоя позади шеренги, Швейк шепнул старшемуписарю:

— Ну и дохлятинка.

Старый генерал в сопровождении капитана Сагнера прошёл вдольфронта и, желая воодушевить команду, остановился перед одним молодым солдатом испросил, откуда он, сколько ему лет и есть ли у него часы. Хотя у солдата часыбыли, он, надеясь получить от старика ещё одни, ответил, что часов у него нет.На это дряхленький генерал-дохлятинка улыбнулся придурковато, как, бывало, улыбалсяимператор Франц-Иосиф, обращаясь к бургомистру, и сказал:

— Это хорошо, это хорошо!

После этого оказал честь стоявшему рядом капралу, спросив,здорова ли его супруга.

— Осмелюсь доложить, — рявкнул капрал, — яхолост!

На это генерал с благосклонной улыбкой тоже пробормоталсвоё:

— Это хорошо, это хорошо!

Затем впавший в детство генерал потребовал, чтобы капитанСагнер продемонстрировал, как солдаты выполняют команду: «На первый-второйрассчитайсь!» И тут же раздалось:

— Первый-второй, первый-второй, первый-второй…

Генерал-дохлятинка это страшно любил. Дома у него было дваденщика. Он выстраивал их перед собой, и они кричали:

— Первый-второй, первый-второй.

Таких генералов в Австрии было великое множество.

Когда смотр благополучно окончился, генерал не поскупился напохвалы капитану Сагнеру; солдатам разрешили прогуляться по территории вокзала,так как пришло сообщение, что эшелон тронется только через три часа. Солдатыслонялись по перрону и вынюхивали, нельзя ли что-нибудь стрельнуть. На вокзалевсегда много народу, и кое-кому из солдат удавалось выклянчить сигарету.

Это было ярким показателем того, насколько повыветрилсявосторг прежних, торжественных встреч, которые устраивались на вокзалах дляэшелонов: теперь солдатам приходилось попрошайничать.

К капитану Сагнеру прибыла делегация от «Кружка дляприветствия героев» в составе двух невероятно измождённых дам, которые передалиподарок, предназначенный для эшелона, а именно: двадцать коробочек ароматныхтаблеток для освежения рта — реклама одной будапештской конфетной фабрики. Этитаблетки были упакованы в очень красивые жестяные коробочки. На крышке каждойкоробочки был нарисован венгерский гонвед, пожимающий руку австрийскомуополченцу, а над ними — сияющая корона святого Стефана. По ободку была выведенанадпись на венгерском и немецком языках: «Für Kaiser, Gott und Vaterland».[229]

Конфетная фабрика была настолько лояльна, что отдалапредпочтение императору, поставив его перед господом богом.

В каждой коробочке содержалось восемьдесят таблеток, так чтона трёх человек приходилось приблизительно по пяти таблеток. Кроме того,пожилые изнурённые дамы принесли целый тюк листовок с двумя молитвами,сочинёнными будапештским архиепископом Гезой из Сатмар-Будафала. Молитвы былинаписаны по-немецки и по-венгерски и содержали самые ужасные проклятия поадресу всех неприятелей. Молитвы были пронизаны такой страстью, что им нехватало только крепкого венгерского ругательства «Baszorn aKristusmarját».

По мнению достопочтенного архиепископа, любвеобильный богдолжен изрубить русских, англичан, сербов, французов и японцев, сделать из нихлапшу и гуляш с красным перцем. Любвеобильный бог должен купаться в кровинеприятелей и перебить всех врагов, как перебил младенцев жестокий Ирод.Преосвященный архиепископ будапештский употребил в своих молитвах, например,такие милые выражения, как: «Бог да благословит ваши штыки, дабы они глубоковонзались в утробы врагов. Да направит наисправедливейший господьартиллерийский огонь на головы вражеских штабов. Милосердный боже, соделай так,чтоб все враги захлебнулись в своей собственной крови от ран, которые имнанесут наши солдаты». Следует ещё раз отметить, что этим молитвам не хваталотолько: «Baszom a Kristusmarját!»

Передав всё это, дамы выразили капитану Сагнеру своёстрастное желание присутствовать при раздаче подарков. Одна из них дажеотважилась попросить разрешения обратиться с речью к солдатам, которых онаназывала не иначе как «unsere braven Feldgrauen».[230] Обесостроили ужасно обиженные мины; когда капитан Сагнер отверг их просьбу. Междутем подарки были переправлены в вагон, где помещался склад. Достопочтенные дамыобошли солдатский строй, причём одна из них не преминула похлопать по щекебородатого Шимека из Будейовиц. Шимек, не будучи осведомлён о высокой миссиидам, по-своему расценил такое поведение и после их ухода сказал своимтоварищам:

— Ну и нахальные же эти шлюхи. Хоть бы мордой вышла, ато ведь цапля цаплей. Кроме тощих ног, ничего нет, а страшна как смертный грех,и этакая старая карга ещё заигрывает с солдатами!..

На вокзале всё пришло в смятение. Выступление Италии вызвалоздесь панику: два эшелона с артиллерией были задержаны и посланы в Штирию.Эшелон боснийцев, по неизвестным причинам, ждал отправления третий день. О нёмсовершенно забыли и потеряли из виду. Боснийцы целых два дня не получали обедаи ходили в Новый Пешт христарадничать. Здесь, кроме злобной матерщинывозмущённо жестикулирующих, брошенных на произвол судьбы боснийцев, ничего небыло слышно. Вскоре маршевый батальон Девяносто первого полка был опять согнан,и солдаты расселись по вагонам. Однако через минуту батальонный ординарецМатушич вернулся из станционной комендатуры с сообщением, что поезд отправяттолько через три часа. Ввиду этого только что собранных солдат снова выпустилииз вагонов.

Перед самым отходом поезда в штабной вагон влетел страшновзволнованный подпоручик Дуб и обратился к капитану Сагнеру с просьбойнемедленно арестовать Швейка. Подпоручик Дуб ещё в бытность свою преподавателемгимназии прослыл доносчиком. Он любил поговорить с солдатом, выведать егоубеждения, пользуясь случаем — наставить его и разъяснить, почему они воюют иза что они воюют.

Во время обхода он увидел за вокзалом стоявшего у фонаряШвейка, который с интересом рассматривал плакат какой-то благотворительнойвоенной лотереи. На плакате был изображён австрийский солдат, штыкомпригвоздивший к стене оторопелого бородатого казака.