— Господин майор, — осведомился капитан Сагнер укоменданта военного вокзала. — Согласно приказам по полку, мы едем помаршруту в Геделле. Команде полагается получить здесь по сто пятьдесят граммовшвейцарского сыра. На последней станции солдатам должны были выдать по стопятьдесят граммов венгерской колбасы, но они ничего не получили.

— И здесь вы едва ли чего-нибудь добьётесь, —по-прежнему улыбаясь, ответил майор. — Мне неизвестен такой приказ дляполков из Чехии. Впрочем, это не моё дело, обратитесь в управление поснабжению.

— Когда мы отправляемся, господин майор?

— Впереди вас стоит поезд с тяжёлой артиллерией,направляющийся в Галицию. Мы отправим его через час, господин капитан. Натретьем пути стоит санитарный поезд. Он отходит спустя двадцать пять минутпосле артиллерии. На двенадцатом пути стоит поезд с боеприпасами. Онотправляется десять минут спустя после санитарного, и через двадцать минутпосле него мы отправим ваш поезд. Конечно, если не будет каких-либоизменений, — прибавил он, улыбнувшись, чем совершенно опротивел капитануСагнеру.

— Извините, господин майор, — решив выяснить всёдо конца, допытывался Сагнер, — можете ли вы дать справку о том, что вамничего не известно о ста пятидесяти граммах швейцарского сыра для полков изЧехии.

— Это секретный приказ, — ответил, не переставаяприятно улыбаться, комендант воинского вокзала в Будапеште.

«Нечего сказать, сел я в лужу, — подумал капитанСагнер, выходя из здания комендатуры. — На кой чёрт я велел поручикуЛукашу собрать командиров и идти вместе с ними и с солдатами напродовольственный склад?»

Командир одиннадцатой роты поручик Лукаш, согласнораспоряжению капитана Сагнера, намеревался отдать приказ двинуться к складу заполучением швейцарского сыра по сто пятьдесят граммов на человека, но именно вэтот момент перед ним предстал Швейк с несчастным Балоуном. Балоун весь трясся.

— Осмелюсь доложить, господин обер-лейтенант, —сказал Швейк с обычной для него расторопностью, — дело чрезвычайносерьёзное. Смею просить, господин обер-лейтенант, справить это дело где-нибудьв сторонке. Так выразился один мой товарищ, Шпатина из Згоржа, когда былшафером на свадьбе и ему в церкви вдруг захотелось…

— В чём дело, Швейк? — не вытерпел поручик Лукаш,который соскучился по Швейку, так же как и Швейк по поручику Лукашу. —Отойдём.

Балоун поплёлся за ними. Этот великан совершенно утратилдушевное равновесие и в полном отчаянии размахивал руками.

— Так в чём дело, Швейк? — спросил поручик Лукаш,когда они отошли в сторону.

— Осмелюсь доложить, господин обер-лейтенант, —выпалил Швейк, — всегда лучше сознаться самому, чем ждать, пока делооткроется. Вы отдали вполне ясный приказ, господин обер-лейтанант, чтобы Балоун,когда мы прибудем в Будапешт, принёс вам печёночный паштет и булочку. Получилты этот приказ или нет? — обратился Швейк к Балоуну.

Балоун ещё отчаяннее замахал руками, словно защищаясь отнападающего противника.

— К сожалению, господин обер-лейтенант, — продолжалШвейк, — этот приказ не мог быть выполнен. Ваш печёночный паштет сожрал я…Я его сожрал, — повторил Швейк, толкнув в бок обезумевшего Балоуна. —Я подумал, что печёночный паштет может испортиться. Я не раз читал в газетах,как целые семьи отравлялись паштетом из печёнки. Раз это произошло в Здеразе,раз в Бероуне, раз в Таборе, раз в Младой Болеславе, раз в Пршибраме. Всеотравленные умерли. Паштет из печёнки — ужаснейшая мерзость…

Балоун, трясясь всем телом, отошёл в сторону и сунул палец врот. Его вырвало.

— Что с вами, Балоун?

— Блю-блю-ю, го-го-сподин об-бе-бер-лей-те-нант, —между приступами рвоты кричал несчастный Балоун. — Э-э-э-то ясо-со-жрал… — Изо рта страдальца Балоуна лезли также куски станиолевойобёртки паштета.

— Как видите, господин обер-лейтенант, — ничуть нерастерявшись, сказал Швейк, — каждый сожранный паштет всегда лезет наружу,как шило из мешка. Я хотел взять вину на себя, а он, болван, сам себя выдал.Балоун вполне порядочный человек, но сожрёт всё, что ни доверь. Я знал ещёодного такого субъекта, тот служил курьером в банке. Этому можно было доверитьтысячи. Как-то раз он получал деньги в другом банке, и ему передали лишнихтысячу крон. Он тут же вернул их. Но послать его купить копчёного ошейка напятнадцать крейцеров было невозможно: обязательно по дороге сожрёт половину. Онбыл таким невоздержанным по части жратвы, что, когда его посылали за ливернымиколбасками, он по дороге распарывал их перочинным ножиком, а дыры залепляланглийским пластырем. Пластырь для пяти маленьких ливерных колбасок обходилсяему дороже, чем одна большая ливерная колбаса.

Поручик Лукаш вздохнул и пошёл прочь.

— Не будет ли каких приказаний, господинобер-лейтенант? — прокричал вслед ему Швейк, в то время как несчастныйБалоун беспрерывно совал палец в глотку.

Поручик Лукаш махнул рукой и направился к продовольственномускладу. На ум ему пришла парадоксальная мысль: раз солдаты жрут печёночныепаштеты своих офицеров — Австрия выиграть войну не сможет.

Между тем Швейк перевёл Балоуна на другую сторонужелезнодорожного пути. По дороге он утешал его, говоря, что они вместе осмотрятгород и оттуда принесут поручику дебреценских сосисок. Представление Швейка остолице венгерского королевства, естественно, ограничивалось представлением об особомсорте копчёностей.

— Как бы наш поезд не ушёл, — заныл Балоун,ненасытность которого сочеталась с исключительной скупостью.

— Когда едешь на фронт, — убеждённо заявилШвейк, — то никогда не опоздаешь, потому как каждый поезд, отправляющийсяна фронт, прекрасно понимает, что если он будет торопиться, то привезёт наконечную станцию только половину эшелона. Впрочем, я тебя прекрасно понимаю,Балоун! Дрожишь за свой карман.

Однако пойти им никуда не удалось, так как вдруг раздаласькоманда «по вагонам». Солдаты разных рот возвращались к своим вагонам не солонохлебавши. Вместо ста пятидесяти граммов швейцарского сыра, которые им должныбыли здесь выдать, они получили по коробке спичек и по открытке, изданнойкомитетом по охране воинских могил в Австрии (Вена, XIX/4, ул. Канизиус).Вместо ста пятидесяти граммов швейцарского сыра им вручили Седлецкое солдатскоекладбище в Западной Галиции с памятником несчастным ополченцам. Этот монументбыл создан скульптором, отвертевшимся от фронта, вольноопределяющимся старшимписарем Шольцем.

У штабного вагона царило необычайное оживление. Офицерымаршевого батальона толпились вокруг капитана Сагнера, который взволнованночто-то рассказывал. Он только что вернулся из комендатуры вокзала и держал вруках строго секретную телеграмму из штаба бригады, очень длинную, синструкциями и указаниями, как действовать в новой ситуации, в которойочутилась Австрия 23 мая 1915 года.