— Ну, ну. Полно, Эми, полно, дитя мое. Япостараюсь забыть об этом как можно скорее. Я (с истерическим смешком) — язаставлю себя забыть. Ты совершенно права, мой ангел, я всегда ласково встречаюсвоего старого протеже и всегда рад его видеть — кхм — как своего старогопротеже, — я даже стараюсь, насколько позволяют мои обстоятельства, оказатьпокровительство и поддержку этому — кхм — надломленному тростнику — пожалуй,уместно будет дать ему такое название. Все это так, ты совершенно права,дорогое дитя мое. Но при всем том я сохраняю — позволю себе употребить этовыражение, — я неизменно сохраняю чувство достоинства, собственногодостоинства. Так вот, видишь ли, есть веши, которые несовместимы с этимчувством и ранят (он всхлипнул), да, болезненно ранят его. Не то огорчает меня,что моя добрая Эми внимательна и — кхм — снисходительна к моему старомупротеже. Но я не могу видеть — буду говорить прямо, чтобы скорее покончить сэтим тягостным разговором, — как мое дитя, моя дочь, моя родная дочь входит вэто заведение с людной улицы — улыбаясь! улыбаясь! под руку с — о боже, боже! —с человеком в ливрее!

Это обозначение внеисторического сюртукаудрученный старец произнес сдавленным голосом, воздев к небу руку с зажатым вней платком. Он, верно, нашел бы и другие горькие слова для выражения своейдушевной муки, но тут в дверь постучали (уже не первый раз), и Фанни, к этомувремени изъявившая не только желание умереть, но и готовность лечь в могилу,крикнула:

— Войдите!

— А, Юный Джон! — произнес Отец Маршалсимгновенно изменившимся, спокойным тоном. — Что скажете, Юный Джон?

— Вам просили передать письмо, сэр, и ещекое-что на словах, а так как я случайно был в караульне, когда туда явилсяпосланный, то и взял это поручение на себя. — Говоря, он с беспокойствомкосился на Крошку Доррит, скорбно поникшую на полу, у ног отца.

— Очень мило с вашей стороны, Джон. Благодарювас.

— Письмо от мистера Кленнэма, сэр, это ответ;а на словах ведено передать, что мистер Кленнэм шлет поклон и сам зайдетпопозже засвидетельствовать свое почтение вам, и (с возрастающим беспокойством)— мисс Эми.

— Превосходно! — взяв письмо и обнаружив в нембанковый билет, Отец Маршалси слегка покраснел и снова погладил Эми по голове.— Благодарю, Юный Джон. Весьма признателен за услугу. Посланный дожидается?

— Нет, сэр, ушел.

— Благодарю еще раз. Как поживает вашаматушка, Юный Джон?

— Благодарю вас, сэр. Здоровье у нее немногорасстроено — да по правде сказать, и у всех в семье, кроме разве отца, — но, вобщем, ничего, сэр.

— Передайте ей от нас привет, Джон. Самыйсердечный привет, так и скажите.

— Благодарю вас, сэр, передам непременно. — Имистер Чивери-младший пошел восвояси, мысленно повторяя только что сочиненнуюновую эпитафию, которая гласила:

Здесь Покоится Прах

ДЖОНА ЧИВЕРИ,

Который такого-то числа,

Увидев Владычицу Своего Сердца в Горе иСлезах,

Не в Силах Был Вынести Это Душераздирающее

Зрелище

и Воротившись Под Кров Безутешных Родителей,

Собственной Рукой

Положил Конец Своему Бренному

Существованию.

— Ну, полно, полно, Эми, — сказал ОтецМаршалси, как только за Юным Джоном затворилась дверь. — Забудем о том, чтопроизошло. — В последние несколько минут в его настроении произошла разительнаяперемена; он почти развеселился. — А где же, однако, мой старый протеже?Нехорошо так долго оставлять его одного; он может подумать, что его приходу нерады, а мне это было бы неприятно. Сходи за ним, дитя мое — или я сам схожу.

— Лучше вы, если вам не трудно, отец, —сказала Крошка Доррит, силясь унять все еще душившие ее рыдания.

— Разумеется, мой ангел, разумеется. У тебяглаза красные. Я об этом не подумал. Ну, ладно, успокойся, Эми. Не тревожьсяобо мне, все уже прошло, душа моя, — видишь, совсем прошло. Ступай приведи себяв порядок к приходу мистера Кленнэма.

— Мне бы не хотелось быть здесь, когда придетмистер Кленнэм, отец, — сказала Крошка Доррит, которой вдруг стало еще труднейсправляться со своим волнением. — Я лучше останусь в своей комнате.

— Ну, ну, душа моя! Что за ребячество! МистерКленнэм достойнейший человек, настоящий джентльмен. Чересчур замкнутый,пожалуй, но настоящий джентльмен, я на этом настаиваю. Как это можно — не выйтик такому гостю! И слышать об этом не хочу, особенно сегодня. Ступай, Эми,освежи лицо и приведи себя в порядок; ступай, ступай, будь умницей.

Крошке Доррит ничего не осталось, как толькопослушно исполнить полученное приказание; она лишь на миг задержалась, чтобы взнак примирения поцеловать сестру. Упомянутая молодая особа обреталась в полномсмятении чувств, успев утратить вкус к тому печальному исходу, в которомрассчитывала найти облегчение, но ее осенила блестящая мысль, которую она незамедлила высказать вслух: пусть лучше умрет старый Нэнди, по крайней мереперестанет сюда таскаться, мерзкий, нудный старикашка, и сеять раздоры междусестрами.

Между тем Отец Маршалси, — развеселившись дотого, что даже сдвинул немного набекрень свою черную бархатную ермолку и что-тонапевал себе под нос, — спустился во двор и обнаружил своего старого протеже укараульни, где тот так и простоял все это время со шляпой в руке.

— Что же вы, Нэнди, — сказал почтенныйджентльмен с обворожительной улыбкой, — что же вы не поднялись наверх? Ведь выже знаете дорогу. Ну, пойдемте. — Он простер свою благосклонность до того, чтодаже подал старичку руку и спросил: — Ну как здоровье, Нэнди? Скрипимпонемножку? — На это певец Хлои и Филлис отвечал с поклоном: — Благодарствуйте,сэр, я себя чувствую недурно, а как увидел вашу честь, то и вовсе хорошо. —Встретив по дороге одного пансионера из новичков, Отец Маршалси представил емусвоего спутника: — Мой давнишний знакомец, сэр, старый мой протеже. — И,обратясь к старичку, прибавил: — Не стойте с непокрытой головой, мой добрыйНэнди, наденьте шляпу, — что было уже верхом снисходительности.

Но этим не исчерпались его милости: придядомой, он велел Мэгги вскипятить чайник, а затем послал ее купить печенья,масла, яиц, ветчины и креветок, для чего дал ей банковый билет в десять фунтов,наказав хорошенько пересчитать сдачу. Когда эти приготовления подходили кконцу, а Эми уже сидела с работой в руках в отцовской комнате, явился Кленнэм,которому был оказан самый радушный прием и предложено разделить с ними трапезу.