— Неужели? В таком случае, позвольтеразъяснить вам, сэр, что, если я обращаюсь к некоему лицу с деликатнойпросьбой, с настоятельной просьбой, с вежливо изложенной просьбой о небольшойвременной ссуде, которую ему ничуть не трудно — заметьте, ничуть не трудноудовлетворить, и если данное лицо отвечает мне отказом, я нахожу, что онопоступило со мной так, как с джентльменами не поступают.

До сих пор Отец Маршалси молча прислушивался ксловам сына, но, услышав последнюю фразу, он тотчас же сердито вскричал:

— Как ты смеешь…

Но сын перебил его:

— А вот так и смею, и не начинайте городитьвсякий вздор. Что касается тона, который я принял по отношению к данному лицу,так вам бы следовало гордиться тем, что я защищаю семейное достоинство.

— Он прав! — воскликнула Фанни.

— Семейное достоинство? — повторил отец. — Тыговоришь о семейном достоинстве? Так я, стало быть, дожил до того, что мой сынучит меня — меня! — что такое семейное достоинство!

— Слушайте, отец, не стоит нам, право,препираться и заводить скандал из-за этого. Я пришел к заключению, что данноелицо поступило со мной так, как с джентльменами не поступают, и больше тутговорить не о чем.

— Нет, сэр, тут есть о чем говорить, —возразил отец. — Есть о чем говорить. Ты пришел к заключению! Ты пришел кзаключению!

— Да, я пришел к заключению. Что толку безконца повторять это?

— А то, — вскричал отец, распаляясь всебольше, — что ты не имел права приходить к такому чудовищному, такому — кхм —безнравственному, такому — кха — отцеубийственному заключению. Нет, мистерКленнэм, прошу вас, не заступайтесь, сэр. Тут речь идет о — кхм, — о принципе,а принцип для меня важней даже соображений — кха — гостеприимства. Я возражаюпротив утверждения, высказанного моим сыном. Я — кха, — я отказываюсь егопризнать.

— Да при чем тут вы, отец? — бросил черезплечо сын.

— При чем тут я? При чем тут я? А притом, сэр,что это затрагивает мое собственное — кхм — достоинство. Утверждая нечтоподобное, вы, сэр (он снова достал платок и вытер им лицо), оскорбляете моилучшие чувства. Предположим, что я сам бы обратился к какому-нибудь лицу или —кхм — лицам с просьбой — с деликатной просьбой, с настоятельной просьбой, свежливо изложенной просьбой о небольшой временной ссуде. Предположим, чтоупомянутое лицо легко могло бы удовлетворить эту просьбу, однако не пожелалоудовлетворить и ответило отказом. Значит ли это, что я должен выслушать из устродного сына, что со мной поступили не так, как принято поступать сджентльменами, и что я — кха — допустил это?

Эми кротко попыталась успокоить расходившегосяотца, но не тут то было. Он твердил, что его достоинство задето и что он этогоне потерпит.

Как, он должен в своем доме, от своего сынавыслушивать подобные вещи? Как, он должен терпеть унижения от собственной плотии крови?

— Да какие там унижения, все это одни вашивыдумки, отец, — возразил молодой человек недовольным тоном. — Мои заключениясовершенно вас не касаются. И мои слова тоже совершенно вас не касаются. Нечегопринимать все на свой счет.

— А я вам говорю, сэр, это меня весьма дажекасается! — воскликнул отец. — И я с глубоким возмущением должен заметить вам,что, если бы у вас была хоть капля, не скажу совести, но хотя бы — кхм, — хотябы уважения — кха — к щекотливым и деликатным обстоятельствам вашего отца, увас язык бы не повернулся высказывать такие — кха, — такие противоестественныевзгляды. Наконец если уж отец для вас — ничто, если вы пренебрегаете сыновнимдолгом, то вы ведь все-таки — кхм — христианин. Надеюсь, вы не записались — в —кха, — в атеисты. А в таком случае позвольте вас спросить, разве это по-христиански— бесчестить и хулить некое лицо за то, что оно один раз ответило вам отказом,когда это же лицо — кха — в другой раз может удовлетворить вашу просьбу? Развеистинный христианин не должен — кхм — повторить свою попытку? — Вдохновленныйсобственными словами, он пришел в благочестивый раж.

— Ну, я вижу, с вами сегодня не сговоришься.Уберусь-ка я лучше отсюда. Спокойной ночи, Эми. Не сердись на меня. Я сам нерад, что это все вышло при тебе — ей-богу, не рад; но я не могу поступитьсясвоим достоинством даже для тебя, старушка.

С этими словами он надел шляпу и удалилсявместе с мисс Фанни, которая не преминула на прощанье обдать Кленнэмауничтожающим взглядом, ясно говорившим, что он давно разоблачен ею, какучастник заговора против семейного достоинства Дорритов.

После их ухода Отец Маршалси по всем признакамвознамерился снова впасть в уныние, но, по счастью, этому помешал один изпансионеров, явившийся с вестью, что его ждут в Клубе. Это был тот самыйджентльмен, который в ночь, проведенную Кленнэмом в тюрьме, жаловался ему насмотрителя, якобы присваивавшего его долю секретной субсидии. Сейчас на негобыла возложена почетная миссия эскортировать Отца Маршалси к председательскомуместу, которое тот пообещал занять в сегодняшнем собрании тюремных любителеймузыки.

— Вот, изволите видеть, мистер Кленнэм, —сказал почтенный старец. — Такова оборотная сторона моего положения.Общественные обязанности, ничего не поделаешь. Уверен, что вы лучше, чемкто-либо, поймете это и извините меня.

Кленнэм просил его не тратить времени наизвинения.

— Эми, душа моя, если мистер Кленнэмсогласится посидеть еще немного, не сомневаюсь, что ты с честью исполнить рольхозяйки нашего более чем скромного дома и, может быть, сумеешь сгладитьвпечатление от — кха — прискорбного случая, имевшего место после чая.

Кленнэм поспешил заверить, что упомянутыйслучаи не произвел на него никакого впечатления, так что сглаживать ничего нетребуется.

— Дорогой сэр. — сказал Отец Маршалси,приподнят свою бархатную ермолку и выразительным пожатием руки Кленнэмаподтверждая получение письма и банкового билета. — Да благословит вас бог.

Таким образом Кленнэму представиласьвозможность осуществить цель своего посещения и поговорить с Крошкой Дорриттак, чтобы никто не слышал. Мэгги, правда, слышала, но это было все равно чтоникто.